Ласковые имена
Шрифт:
– Почему она у тебя висит? – поинтересовалась Аврора.
– Думаю, это первое запястье, сломанное женской грудью, – ответил он, осторожно обследуя кисть. Ему показалось, что под кожей ощущаются обломки костей, но на ощупь он не нашел ни одного.
– Жаль, что не сломалось, – заметил он. – Вот бы было романтично! Тогда тебе бы пришлось разрешить мне пожить немного в твоем доме, и ты стала бы за мной ухаживать.
Аврора улыбнулась и помассировала ему запястье.
– А все твои воспоминания, как заря заставала нас на ногах. Ты, как всегда, преувеличиваешь.
– Этим утром она застанет нас на ногах, – решительно пообещал Тревор.
Вместо этого она застала их за красным столиком во дворике местечка под названием «Последний концерт», где Тревор пил мексиканское бутылочное пиво. «Последний концерт» был всего-навсего маленьким мексиканским баром с музыкальным ящиком и крошечной площадкой для танцев, но из нескольких мест, куда можно было пойти после ужина в Хьюстоне, Аврора предпочитала именно его. Он располагался в каком-то закоулке северного Хьюстона, возле пакгаузов, так что время от времени она слышала, как там сталкиваются автокары. Ее былое счастье потягивал свое пиво. В баре никого не было, только они и старая-старая мексиканка, кивавшая им из-за стойки, да большая серая крыса, устроившаяся в уголке двора.
– Жаль, что я без пистолета, – посетовал Тревор. – Я попытался бы в нее выстрелить.
Крыса, явно индифферентная к присутствию двух элегантных посетителей, ела остатки маисовой лепешки. Когда небо над ними посветлело, контраст между их нарядами и убогостью бара и дворика стал бросаться в глаза, но Аврора чувствовала спокойную усталость и ничего не имела против. Тревор, полжизни проведя па Карибском море и в Южной Америке, чудесно танцевал латиноамериканские танцы; в кои-то веки она в свое удовольствие надвигалась в ритмах румбы, самбы и ча-ча-ча, а также каких-то других танцев, которые Тревор, кажется, тут же придумывал, к большому удовольствию пяти-шести мексиканцев средних лет, зашедших выпить пива, но просидевших, наблюдая за ними, до шести утра.
Рассвело, и она обнаружила, что на лице былого счастья больше морщинок, чем она предполагала.
– Тревор, милый, ты никогда не давал мне рассмотреть свое лицо. Ты всегда прячешь его в самых темных ресторанах. Мне все-таки надо иногда на тебя поглядеть.
Тревор вздохнул.
– Давай вернемся к ультиматуму.
– А надо ли, дорогой? – спросила она, слегка забавляясь.
– Надо, надо. Я не могу допустить, чтобы еще десять лет прошли мимо. Я не могу постоянно беспокоиться, как бы ты не вышла за другого. Пожалуйста, скажи «да».
Аврора наблюдала, как крыса потащила лепешку вдоль забора, а затем скрылась в своей норке. Там она, должно быть, остановилась, чтобы немного перекусить, так как хвост ее торчал.
– Значит ты уйдешь туда, где солнце заходит, и мы никогда больше не увидимся, я правильно поняла? – спокойно уточнила она.
– Да, абсолютно верно. – Он слегка хлопнул ладонью по столу, чтобы подчеркнуть важность этого условия и допил пиво, давая ей понять, что способен покончить с делом однажды и навсегда,
Аврора встала и пересела к нему на колени. Она нежно обняла его и ласково поцеловала в щеку, слегка понюхав ее, чтобы воспоминание осталось у нее месяцев на шесть.
– К сожалению, мне приходится ответить «нет». Но я надеюсь, что ты достанешь мне такси. Ты по-королевски развлекал меня целый вечер, и я думала пригласить тебя к себе на завтрак, но теперь, раз мы расстаемся навеки, тебе пора бросаться туда, где заходит солнце, несмотря на то, что сейчас заря еще только занимается и в ближайшие несколько часов тебе вряд ли удастся его найти.
Тревор задумчиво опустил свою голову на грудь, из-за которой чуть-чуть не сломал руку.
– О, я не это имел в виду, – сказал он. – Я лишь хотел, чтобы ты знала, что значишь для меня.
Аврора держала его голову. И это, как всегда, было ей приятно, когда все было сделано и сказано, он был таким милым, таким невинным ребенком.
– Ты не можешь так вот просто уйти, предъявив ультиматум. Такой поступок был бы совершенно против твоих правил. На твоем месте я бы не практиковала этот прием, разве только со мной. За эти годы мы будто слились, и я такие жесты ценю, но не уверена, что они понравятся молодой женщине.
Тревор всхлипнул, приблизительно у нее на груди.
– Но меня они убивают. Ты знаешь, Аврора, я чувствую это слияние, только когда я с тобой.
– Я тронута, – сказала Аврора. – А что ты чувствуешь остальное время?
Тревор поднял на нее взгляд, но ответил не сразу. Первые настоящие лучи солнца осветили двор, пробившись через щель в изгороди. Старая мексиканка вышла со щеткой и начала сметать оставленные крысой остатки лепешки. Казалось, ее не более, чем крысу, занимал тот факт, что двое хорошо одетых американцев средних лет в семь утра сидят на одном стуле, обнимая друг друга.
– Пожалуй, я чувствую некоторое отчаяние, – наконец сказал Тревор. – Я знаю, что никто не понимает то, что я говорю. Я говорю немного, и было бы хорошо, если бы кто-нибудь иногда меня понимал. Но люди не понимают, и я пытаюсь объяснить, но объяснения тоже кажутся непонятными, и тогда я начинаю беспокоиться, что ты выйдешь замуж, Аврора. Ты знаешь, о чем я говорю?
Вздохнув, Аврора обняла его немного крепче.
– Знаю, о чем ты говоришь, – ответила она. – Я думаю, тебе надо прийти ко мне на небольшой завтрак.
ГЛАВА XI
К трем часам Эмма и Рози начали нервничать. Званый ужин, который Аврора ежегодно устраивала для Сесила, должен был начаться всего через пять часов, а ничего еще не было готово. Тревора накормили завтраком, и в десять он ушел на яхту, а Аврора скрылась в своей спальне, чтобы вздремнуть. Рози показалось, что хозяйка была в хорошем настроении, она обещала проснуться в час, но в час приехала Эмма, чтобы помочь, и теперь Рози с Эммой уже два часа томились в ожидании, а сверху не доносилось ни звука.