Ласточ...ка

Трауб Маша

– Кто? – спросила маска.

Ольга молчала.

– Кто родился? – настаивала маска, тыкая в лицо Ольге промежность.

– Девочка, – ответила Ольга. – Как сырок плавленый.

– Чего? – удивилась маска.

После этого она ничего не помнила. Очнулась от знакомого голоса, который сказал ей что-то хорошее.

– Есть хочешь? – спросила Зоя Петровна.

– Нет, спасибо, – ответила Ольга.

– Надо, поешь, – велела Зоя Петровна, и Ольга послушалась. Зоя Петровна оставила ей на тележке холодную мясную запеканку. Ольга взяла вилку, отковырнула кусок. Прожевала. Оставшееся она глотала, не пережевывая.

Вкус той запеканки она помнила всю жизнь.

Ее перевели в палату. Двенадцать человек. Всем приносили детей на кормление, а Ольге – нет. Она спрашивала, где ее дочка, у медсестер, но они не знали. Медсестер было четыре. Две – в одну смену, злые. Две – в другую, добрые. Добрые медсестры, сменившие злых, Ольге и сказали, что дочка ее на третьем этаже в кювезе. Плохенькая. Поэтому и не приносят на кормление.

Вечером, когда медсестры ушли пить шампанское и есть шоколадные конфеты, подаренные на выписку, Ольга пошла искать дочь. Дошла до выхода на лестницу, долго, очень долго поднималась на один пролет.

Зашла в палату, где лежали детки в кювезиках. Подолгу всматривалась в надписи. У Ольги зрение было минус два. Не так много, но надо вглядываться, чтобы увидеть. Очки она не носила, считая, что в них выглядит еще хуже.

– Ты что тут делаешь? – В палату зашла медсестра и увидела Ольгу. Та как раз дошла до конца одной стены.

– Дочку ищу, – ответила Ольга.

– А кто разрешил?

– Пожалуйста, мне очень надо, – попросила Ольга.

– Ладно. Как фамилия?

– Кириллова.

– Вот здесь. – Медсестра махнула в сторону другой стены и ушла. – Пять минут – и чтобы я тебя здесь не видела, – сказала она.

– Спасибо.

Ольга хотела сказать медсестре, что плохо видит, но побоялась. Неужели мать не узнает своего ребенка? Она пошла в указанном направлении, вглядываясь в надписи. Около четвертого по счету кювезика остановилась – там лежал туго запеленутый красивый младенец со светлыми волосиками. Ольга сощурилась, разглядывая надпись с именем-отчеством и фамилией матери. Да, она, Кириллова Ольга Михайловна. Она стояла и смотрела на сверток. Потом посмотрела на того ребенка, что лежал рядом, справа. Нет, ее лучше. Тот ребенок, маленький, чернявенький, спал с недовольным личиком. Ольга прищурилась. Над соседним кювезиком тоже было написано Кириллова Ольга Михайловна. У Ольги захолонуло сердце. Она стала вглядываться, да, этот красивый ребенок – Кириенко, значит, не ее. А ее – этот, эта, с недовольным личиком. В этот момент в палату опять зашла медсестра.

– Я же сказала, пять минут. Иди отсюда.

Ольга вышла и пошла вниз. Вниз по лестнице идти было легче, чем наверх. Ольга вернулась в свою палату, перетянула на талии пеленку коричневого цвета, скрывающего плохо простиранные пятна чужой крови, и легла. Думала, что не заснет от потрясения, а заснула сразу же. А утром ей принесли дочку. Ту – маленькую, чернявенькую, с недовольным личиком. Ольга держала дочку и пихала ей в ротик с опущенными уголками губ грудь. Дочка отказывалась брать предложенное. Ольга опять впихивала, как делали ее соседки по палате, но дочка была упрямой. Ольга плюнула на кормление и развернула пеленку, чтобы ее хорошенько рассмотреть. На ручках дочки бинтом были привязаны бирки из клеенки. Ольга повернула бирку и прочитала: «Смирнова Алла Сергеевна». Ольга резко отодвинула девочку и почти бросила ее

на кровать. Зашла медсестра забирать детей с кормления.

– Это не мой ребенок, – сказала ей Ольга.

– А чей? – удивилась медсестра, с подозрением глядя на Ольгу.

– Там написано: «Смирнова Алла Сергеевна».

– Ой, наверное, перепутали. Давай сюда. – Медсестра уже держала одного ребенка и ждала, что Ольга положит ей на локоть второго.

– Нет, а может, моя. – Ольга взяла на руки девочку, прижала ее к груди.

– Ладно, давай – разберемся, – сказала медсестра. Ей нужно было унести еще нескольких младенцев.

– Нет, эта моя. Точно моя. Я ее видела, наверху, а может, не моя, у меня зрение минус два, я могла перепутать. Там надписи были мелкие. – Ольга пыталась объяснить, но по выражению лица медсестры видела, что та считает, что мамочка не в себе.

– Давай, щас все выясню. Твоя – значит, твоя.

Ольга отдала ребенка. Пока соседки по палате, сдав детей, обсуждали мужей и свекровей, Ольга сидела, глядя в одну точку. Медсестра не возвращалась. Через час Ольга не выдержала и пошла в сестринскую. В комнате стоял запах праздничного увядания – шампанского и засохших цветов.

– Простите, вы нашли моего ребенка? – спросила она у девочек-медсестер. Той медсестры, которая забирала детей с кормления, не было.

– Кириллова, да? Какого ребенка? Ты что такое говоришь? Хочешь – таблеточку дам? – спросила Леночка, медсестра из «доброй» смены.

– Нет, моего ребенка перепутали с чужим, – начала объяснять Ольга. Леночка смотрела на нее с испугом.

– Пойдем, я тебе укольчик сделаю. Поспишь, – предложила она, выводя Ольгу из сестринской в сторону процедурного кабинета.

– Нет, правда, там было написано «Смирнова Алла Сергеевна», но вообще-то у меня зрение плохое, поэтому я не уверена. А та медсестра обещала выяснить, – объясняла на ходу Ольга.

– Хорошо-хорошо, не волнуйся. Сейчас поспишь, а я все узнаю, поднимай рубашку. – Леночка вколола Ольге укол, довела до кровати и уложила. Ольга засыпала с мыслью, что она проснется и не вспомнит никакой Смирновой Аллы Сергеевны. Так и получилось.

Леночка прибежала в палату с ребенком вне графика кормления.

– Я думала, ты с ума сошла. – Леночка улыбалась и протягивала Ольге сверток. – На, держи свою дочку. На ножки новые бирочки привязали, а на ручках старые оставили. Забыли поменять.

Ольга взяла ребенка – ту самую страшненькую чернявенькую девочку с недовольным личиком.

Девочка была проблемная с рождения. Грудь брать отказывалась категорически. Медсестры из «злой» смены ругались, потому что им приходилось ее докармливать. Когда Ольга сидела на кровати и плакала над девочкой, впихивая в недовольный ротик разбухшую грудь, в палату вошла Зоя Петровна. Посмотрела на Ольгу с ребенком и сказала:

– Это характер.

– Какой характер? Ей три дня, – зарыдала Ольга.

– Будешь ломать ее, только хуже будет, – сказала Зоя Петровна и ушла.

Ольга между кормлениями лежала на кровати лицом к стене. Соседки по палате пытались втянуть ее в разговоры, но что Ольга могла рассказать про мужа, которого не было, и про свекровь, которой тоже не было?

– Что – бросил? – спрашивала Светка, чья кровать стояла рядом с Ольгиной.

Ольга мотала головой:

– Нет.

– Гуляет? – допытывалась Светка.