Ласточка-звездочка

Семин Виталий Николаевич

— Слышь, начальник, — сказал вдруг Сиротин, сразу же забыв о Сергее и Хомике, — я схожу туда, посмотрю.

И, не ожидая разрешения, вышел из-за баррикады.

— Назад, Сиротин! — приглушенно крикнул Валя. Но Сиротин даже не оглянулся. Он двигался быстро.

И хотя ступал нормально, на всю ступню, казалось, что идет на цыпочках и чуть боком. Он шел по той части улицы, которая в сознании Сергея отделилась от города, где и дышать-то нормальными легкими нельзя. Сейчас даже было странным, что они с Хомиком тоже были там, где от дерева к дереву перебегает Сиротин, что и Валя с солдатами двадцать минут назад бежал оттуда. Очередь, которую дал пулеметчик

от баррикады, окончательно сделала эту часть улицы чужой.

— Убьют дурака, — сказал Валя.

Пожилой дядька, которого недавно оборвал Сиротин, сказал успокаивающе:

— Другого, мабуть, убило б. А он заговоренный. Ничего с ним не будет.

— Леша, — сказал Валя пулеметчику, впервые называя своего подчиненного по имени, — смотри внимательно. Где они, по-твоему?

Леша, не оборачиваясь, сделал движение подбородком:

— Если не дураки, в том окошке примащиваются.

Леша показал на трехэтажный дом с двумя массивными, господствовавшими над улицей «фонарями».

— Не опоздаешь?

— Кто его знает! Постараюсь. Я вообще не против, чтоб ему шишку поставили. Беспокойный человек.

Сиротин теперь надолго исчезал — его скрывал ряд деревьев вдоль кромки тротуара. Но вот он показался почти на самом углу. Стоял, прижавшись к толстому дереву, и раскачивал в правой руке гранату.

— Сейчас начнется, — сказал Валя тихо.

Сиротин махнул рукой, махнул еще раз и побежал к баррикаде, то появляясь из-за деревьев, то пропадая за ними. За его спиной два раза рвануло. Все это Сергей видел сквозь амбразуру, которую должен был занять Сиротин. Потом поднялась пулеметная и автоматная стрельба. Стреляющих Сергей не видел, но было ясно, что на этот раз стреляют по Сиротину и по баррикаде. Сейчас же заработал наш пулемет. Пули выкрошили кирпич рядом с окнами «фонаря», потом Леша перенес огонь в какую-то другую сторону, но куда — Сергей не мог понять. Он вообще ничего сейчас не мог понять, — сквозь амбразуру начал проникать какой-то острый, выжимающий слезы воздух, и Сергею стоило большого труда не отойти в сторону, не спрятаться. Как тогда, в танке, когда Сявон испытывал мину, а Сергей глядел в смотровую щель.

Наконец Сиротин, целый и невредимый, в своих легких брезентовых сапожках — Сергей только сейчас заметил, что они у него не кирзовые, как у всех, а брезентовые, — выбежал от дерева к баррикаде. И тут Сергея будто дважды хлестнуло — Сиротин бежал, а Сергей ожидал, что он вот-вот упадет. Сергею казалось, что он слышал, как пули попали в Сиротина. Но Сиротин сделал еще несколько шагов, и Сергей поверил, что ошибся. И тут Сиротин упал. Он был убит. Сергей никогда еще не видел, как падают убитые, но тут было ясно — Сиротин убит. Так он падал, так ударилась о булыжник его голова, так отлетел в сторону карабин, в такой неживой, невозможной для живого, позе он остался лежать.

На земле Сиротина догнала взвизгнувшая на булыжнике очередь, и сразу с обеих сторон стрельба оборвалась. Обе стороны присматривались, зашевелится Сиротин или не зашевелится.

— Сглазил человека, — сокрушенно сказал пожилой боец. — От было бы мне молчать! Может, я попробую его забрать, товарищ командир? Может, жив еще?

— Нет, — сказал Валя сурово.

И тут на Сергея накатила волна — что-то среднее между вдохновением, ослепляющим азартом и ужасом перед собственной безрассудностью. Он знал, что может погасить эту волну, переждать ее, но тогда его долго будет мучить презрение к себе. А может, подчиниться ей? Тогда — если подчинится вовремя — он обязательно совершит невозможное, обязательно

выиграет: так с ним бывало не раз. И Сергей не стал сопротивляться. Почти ослепнув, почти ничего не видя вокруг себя, он выскочил из-за баррикады, в несколько отчаянных прыжков добрался до Сиротина, увидел его стеклянно неподвижный глаз, схватил карабин и, чувствуя, что волна сходит, что его оставляет легкость азарта, тяжело побежал назад.

Но немцы почему-то опоздали. Очередь прогремела впустую, когда Сергей уже скрылся за баррикадой.

— Я бегу, понял? — задыхаясь, объяснял Сергей Хомику. — Считаю шаги. Вот-вот, сейчас… — И в порыве великого благородства сказал: — Мы будем из него стрелять по очереди, — И уже смело спросил: — Товарищ командир, а когда они нас атаковать будут?

Валя посмотрел на него хмуро и с сомнением, а пожилой сказал:

— Зачем им атаковать? Они чуют, что мы и так уйдем. А мабуть, танков ждут. Или артиллерию. Зачем им так на этот кирпич лезть? Мы их из-за этого кирпича многих побьем, даром что мало нас.

Он подумал и добавил:

— Немец так, за здорово живешь, шкурой не рискует. Немец — он лучше танков подождет…

И дядька крякнул — сказал гораздо меньше того, что собирался сказать.

Немцы пошли в атаку без танков…

Лишь после третьего или четвертого выстрела Сергей стал искать огромной, заслонявшей пол-улицы мушкой цель. Вначале он просто палил в ту сторону, где город был уже не наш. Запомнился же Сергею самый первый выстрел. Запомнился выпуклый приклад под щекой, толчок в плечо, грозный звук (Сергей пожалел, что он недостаточно громок) и чувство спешки, стремительности, силы, которое сразу же объединило Сергея с защитниками баррикады.

Сколько все это продолжалось, Сергей не знал. Стрельба прекращалась, начиналась опять. Сергей старался вовремя увидеть — он каждый раз запаздывал, — когда за деревьями мелькнет зеленое пятно мундира. Потом он с Хомиком сидел на земле, курил кем-то протянутую самокрутку.

Валя взглянул на часы:

— Все. Можем уходить.

Они пробежали несколько кварталов и остановились почти в самом центре, за большой, уступом выходившей на главную улицу баррикадой. Здесь они просидели с полчаса, ожидая, что немцы подойдут. Но немцы не подходили. И Валя опять занимался своей гимнастикой, а пожилой дядька рассказывал Сергею и Хомяку о Сиротине:

— Он такой был. Бесстрашный. — «Бесстрашный» у дядьки звучало как «невоспитанный», а не как «храбрый». — Ни немцев, ни начальства, ни нас не боялся. Обидеть мог. Это ему ничего не стоило. Как папиросу закурить. Вот такая уродилась людына. А может, жизнь испортила. Жизни я его не знаю. Только щастья ему не было.

А Хомик и Сергей хвастались своим городом: «Это он сейчас такой, а вы бы посмотрели до войны…»

Где-то вдалеке мелко задрожал асфальт, дрожь перешла в металлическое дребезжание. Валя выбежал из-за баррикады и крикнул:

— Спокойно! Наши танкисты.

Огромный КВ, качнувшись, остановился рядом с Валей. Потный танкист в сбитом на затылок шлеме по пояс высунулся из башни и крикнул Вале что-то не слышное в выхлопах мотора. Валя кивнул, и КВ, взревев, рванулся дальше по улице.

— Уходим, — сказал Валя, вернувшись, — переправляться через реку будем своими средствами. Обе переправы уже взорваны. Теперь выручайте, пацаны. Вы же местные!

Теперь бежать было легко — улица все круче и круче спускалась к набережной. Но к Сергею возвращался утренний сковывающий страх. Ему казалось, что немцы бегут с ними наперегонки по параллельным улицам. Кто скорей!