Ласточка

Терентьева Наталия

– Ясно. Ну… я все-таки попробую. Да? Ты пойдешь со мной или подождешь здесь?

– Здесь подожду, пап, пофотографирую.

Антон вошел на территорию монастыря и огляделся. И где же ему искать жену? Они договорились с настоятельницей, что приедут ровно в три. Ника как раз пришла вовремя, Анна ждала ее, а теперь – где она? Где ему ее искать?

Антон походил по дорожкам, вглядываясь в каждую монахиню. Он, конечно, узнает Анну, но в этих черных одеждах они как-то все похожи одна на другую… Антон поднялся по высокой лестнице в главный храм, двери которого были открыты. Храм реставрировался снаружи, но внутри

было чисто, лесов не было, несколько мирян тихо стояли у икон.

Антон огляделся. Нет, Анны здесь нет, всего одна женщина в черном, и та, скорее, не монахиня, а лишь помогает, чистит подсвечники. На руке у женщины Антон заметил обручальное кольцо. Анна оставила свое кольцо дома. Считает ли она его мужем? А ему кем себя считать? Вдовцом? Его жена ушла из мира, но жива. Просто живет в другом мире. Вроде в разводе с ним. Но он-то с ней не разводился. Он как будто женат. Просто жена болеет. И здесь, в этом месте, находится как в духовной лечебнице, на излечении. Конечно, ей же нужно лечить душу… Сколько времени займет это лечение, никто не знает.

Антон купил несколько свечей, поставил у тех икон, где было место в подсвечниках. Отношения с религией у него складывались своеобразно, верить ему было трудно, а не верить совсем невозможно. После гибели Артема он бы, возможно, сам пришел в церковь, если бы Анна не спряталась от него и, главное, от Ники в монастыре. Нику он просит жалеть Анну. Самому ему жалко жену, очень жалко. Но сейчас появилось новое чувство. Он видит, как тяжело Нике, как она зажимается, закрывается, обороняется от внешнего мира, он ей часто кажется враждебным, и происходит это оттого, что Анна навесила на девочку чувство вины и ушла от нее. А Ника ни в чем не виновата, Антон уверен в этом. Кто виноват? Никто. Жизнь. Так вышло. Почему? Знает Бог, в которого, наверно, верит Анна и с большим трудом и оговорками верит Антон.

Он постоял у большой иконы Богоматери, никак не мог отойти. Какие-то новые мысли возникли у него в голове, как будто ему отвечали на те вопросы, которые он не задавал. «Ты должен помочь и Анне, и Нике. Ты должен простить Анну, не корить ее. Ты сильнее, Анне нужна твоя помощь…»

Антон пожал плечами и вышел из храма. Игры подсознания. Его и без того некрепкая вера только еще больше пошатнется от таких мыслей. Это его собственные мысли, которые его же голова предлагает ему. Как так может быть? Моя голова предлагает мне какие-то мысли, которых у меня десять минут назад и в голове не было. Я сам удивляюсь собственным же мыслям. А где тогда я? Не там, где моя голова? Абсурд. Невозможно. Это невозможно постичь. Наверно, именно так и приходят люди к вере. То, что не поддается осмыслению, то, что за гранью разума, – чудесное, а, значит, чудо есть, Бог есть. Ведь кто-то разговаривал с ним у иконы!

Задумавшись, Антон натолкнулся на монахиню, спешащую навстречу, не поднимая глаз.

– Простите, – сказал Антон.

Та мельком посмотрела на него. Вполне милое, румяное лицо, живые глаза, даже лукавые. Надо же. Ободренный ее взглядом, Антон спросил:

– Вы не знаете, где найти Анну? Посл… – Антон замялся. Как-то не выговаривается это. Как странная, жестокая игра. Но все-таки договорил: – Послушницу Анну… Высокая, с темными волосами…

– Анну-то? – почему-то усмехнулась монахиня. – В гости или как?

– В гости… – Антон немного растерялся.

Как

с ней разговаривать? В таком же веселом духе? Сказать, что он бывший муж, как Анна теперь считает? Антон потер лоб. Да нет, ну как же… Ведь он настоятельнице звонил, как старший брат Анны…

– Посмотри вон там, – монахиня кивнула, больше ничего не спрашивая, в сторону сада с деревьями. – Поливает она.

Антон пошел, куда указала ему монахиня. Как-то все это не укладывается в голове. Дома не укладывается, а здесь – тем более. Он не может воспринимать это серьезно. Для него и Аня здесь, и все остальные – как некое представление, роли, которые эти женщины себе выбрали, не справившись или не согласившись с другими своими ролями, предложенными им жизнью. Но, наверно, они имеют на это право. Особенно те, у кого нет детей. А у Ани – есть. И именно об этом Антон хотел сказать Анне. Он писал об этом, но не был уверен, что Анна читает его письма, ни одного ответа от нее не было.

Глава 4

– Ника! – Даша так громко гаркнула, что сразу несколько птиц взлетели с веток.

Ника оглянулась и остановилась, увидев, что по склону, сокращая дорогу, кубарем спускаются все ее товарищи. Первой Даша, за ней Верунчик, потом Кирилл и в конце всех Паша.

– Ну, чего ты? – Даша, на удивление ловко преодолев крутой спуск, подошла к ней и неожиданно погладила по руке. Рука у Даши оказалась влажноватой и тяжелой. – Ты из-за воды, что ли? Я вчера просто ужин у Верунчика съела, Верунчик сидел кислый, о тоске своей думал, мне ужин отдал, да, Верунчик? А ты помнишь, на ужин была селедка, привезли из поселка. Ну и вот, я пить очень хочу. Я сказала Олегу, не переживай. Он разрешил. Вот, я эту воду даже допивать не стану, хочешь, вылью остаток?

– Да не только из-за воды… – Ника пожала плечами. – Все ругаются. А я так не хочу. И Паша матерится…

– Ему мы сейчас мозги прочистим. Пашок! Ну-ка! Сюда подойди! – Даша подождала, пока Паша спустится. – Предлагаю решить, кто идет дальше.

– В смысле? – удивился Паша. – Все идут.

– Не-а. Вот один человек отделился, Ника, она хочет одна идти, потому что мы нарушили условия. Я взяла воду, и еще ты, Пашок, нарушаешь наши правила, ругаешься.

Паша покривился.

– Ладно, я понял. Заткнулся уже. Молчу.

– Ну что, будем голосовать? – Даша оглядела всех и дождалась, пока Кирилл, фотографирующий большой камень с живописным лишайником, взглянет на нее тоже.

– Не надо, – покачала головой Ника. – Я не люблю голосования.

– Почему? – Кирилл посмотрел ей в глаза, и Нике показалось, что он спрашивает о чем-то другом, непонятном ей пока.

– Не люблю насилия.

– Спортсменка! – засмеялся Паша и осекся под Дашиным взглядом. – Да я вот… хотел сказать – там у них одно насилие, в спорте.

– Да ты что? – удивилась Ника. – Я в свое удовольствие занимаюсь. И не о спорте речь. А о том, что те, кто в меньшинстве остались, вынуждены подчиняться тому, во что они не верят, чего не хотят, презирают…

– Можно в Америку эмигрировать! – засмеялся Кирилл. – Чтобы не подчиняться!

– Ты вообще, что ли? – Даша покрутила пальцем у виска. – При чем тут Америка?

– Ну тогда в Чехию хотя бы… Если американцев не любишь…

Ника засмеялась.

– Мысль правильно поймал.