Лауренция и Антонио
Шрифт:
Ах, друг мой, единственная ласка Киприды в тысячу раз дороже пальмовых ветвей Беллоны, а сладострастие берет нас в плен отнюдь не на поле битвы! Бряцание оружия устрашает нежные чувства, отвага сродни безрассудству — доблести сии достойны фанатика или дикаря, от них душа наша становится черствой и перестает ощущать удовольствия, забывает о неге и сладости любовных чувств. Ремесло воина достойно варвара; те же, кто усердно занимается им, рассчитывают увидеть имя свое в анналах истории, кои, впрочем, никто никогда не прочтет. Мне жаль их: покинув розы в храме Киферы, они, избрав сомнительное бессмертие, встречают на пути своем лишь тернии.
Богатство ваше превосходит состояния всех именитых граждан Тосканы, так что любые удовольствия доступны
И вот, постоянно под бременем управления и страхом оказаться недостойным звания своего, ты подходишь к краю могилы, так и не познав истинного наслаждения. Черная ночь окутывает тебя, как и последнего из твоих подданных, и ты понимаешь, что безрассудно посвятил лучшие годы свои служению призрачному успеху, в результате же оказался здесь, казня себя за то, что пожертвовал всем ради иллюзий.
Да и что, в сущности, представляют собой эти жалкие владения, господствовать над которыми ты, сын мой, желаешь? Разве могут правители Флоренции, не находя ни у кого поддержки, играть достойную роль в Италии? Взгляни на европейские дворы, посмотри на королей… на соперников их: надменный принц [5] хочет завоевать вселенную… все прочие же сопротивляются замыслам его. Подумай же, не станет ли Флоренция первым предметом вожделения его? И разве не с берегов Арно честолюбивый властелин сей или же соперники его понесут меч в Италию? Флоренция превратится в очаг войны, а трон ее — в яблоко раздора. Франциск I оправится от поражения при Павии [6] , ибо, даже проиграв битву, француз останется по-прежнему верен себе и вернется в Италию с бесчисленным войском, так что у Сфорца не будет даже помыслов оспаривать у него Ломбардию. Он станет господином Флоренции… Карл V воспротивится этому, почувствует, что совершил ошибку, не обеспечив трон дону Филиппу, и начнет эту ошибку исправлять.
5
Карл V. — Примеч. авт.
6
В 1525 году французская армия проиграла Карлу V битву при Павии; французский король Франциск I был пленен и уступил Карлу V Миланское герцогство, но затем, оправившись, начал новый этап борьбы за власть. — Примеч. ред.
А что же мы можем противопоставить интересам великих сих монахов? Папу?.. Он из дома Медичи, и переговоры с ним будут еще опаснее, нежели вооруженная борьба, ибо предметом их будет изгнание семейства его из Флоренции… Мудрая политика Венеции направлена на поддержание равновесия в Италии, и республика сия никогда не станет оказывать поддержку правителям Тосканы, ибо ее интересует лишь сохранение существующего положения вещей, а посему она будет ровно относиться к любому из малых суверенов, правящих во Флоренции.
Все, все, сын мой, порождает врагов, и те, словно сорняки, произрастают вокруг, союзников же не видно нигде… А мы рискуем потратить состояние и погубить род наш ради того, чтобы однажды нас изгнали из Флоренции, как самых бедных и слабых… Оставь же несбыточные желания свои, направь стремления на предметы, обладать которыми значительно проще и приятнее, и в объятиях наслаждения забудь поскорей
Но ни эти речи, ни иные, более опасные, ибо мишенью их были общественные нравы или религия, не сумели развратить Антонио. Он подшучивал над чувствами отца и не собирался разделять их, уверяя родителя, что если он когда-нибудь и попадет на трон, то сможет не только удержать его, но и, следуя советам мудрым и достойным, прославить доставшуюся ему корону.
Тогда для посрамления раздражающих его добродетелей Карло прибег к иным средствам. Он расставил ловушки чувствам Антонио, окружил тем, что, по мнению его, могло соблазнить юношу наверняка; собственной рукой погружал он его в океан сладострастия, подталкивая к беспутству наставлениями и собственным примером. Юный и доверчивый Антонио на миг поддался слабости, но жажда славы быстро напомнила о себе горделивой его душе, и, обретши вновь прежнее состояние духа, он, с отвращением оттолкнув препятствия, воздвигнутые слабостью, отправился к Лудовико сражаться и побеждать.
Еще одна причина, значительно более веская, нежели честолюбие, побуждала Антонио заботиться о нравах и добродетелях своих: кто не знает чудесного воздействия любви!
Интересы семейства Пацци полностью совпадали с чувством Антонио к наследнице этого дома, также соперничающего с Медичи. Чтобы укрепить партию Строцци и скорее свергнуть общего соперника, семья не желала ничего лучшего, как отдать Антонио Лауренцию, наследницу рода, любившую героя нашего с самого нежного возраста; последний также обожал ее с той поры, как только юная душа его стала способной чувствовать.
Но почему же в таком случае влюбленный так рвался в битву? Лауренция сама вложила ему в руки меч, сама увенчала лаврами, когда пришел его черед пожинать их. Одним лишь словом воодушевляла она Антонио: ради нее он хотел завоевать корону властелина вселенной и сложить ее к ногам возлюбленной; пока же замысел сей не исполнился, он терзался мыслью, что ничего не сделал во славу ее.
Брак с Лауренцией приносил ему все богатства дома Пацци, равно как и новых союзников, что для Строцци было весьма важно. А посему все было решено заранее. Неожиданно прекрасная сия девица, коей в ту пору исполнилось всего тринадцать лет, потеряла отца. Матери она лишилась уже давно, и Лудовико, беспрестанно находясь в сражениях и не имея возможности посвятить себя бесценной племяннице, не придумал ничего лучшего, как для завершения воспитания поместить ее во дворец своего брата Карло. Подрастая рядом с будущим своим супругом, она смогла бы приобрести таланты и добродетели, особенно привлекательные для того, чью судьбу ей предстояло разделить, а также поддержать в сердце юного Антонио любовь и жажду славы, кои она до сих пор неустанно в нем разжигала.
Наследница Пацци тотчас же переехала к своему будущему свекру, и там, видя Антонио каждый день, она более, чем обычно, посвящала время свое нежным чувствам, кои пленительный юный воин пробудил в сердце ее.
Тем временем пришла пора расставаться: Марс призывал своего любезного сына, Антонио должен был отправляться на войну, ибо еще недостаточно снискал пальмовых ветвей, дабы быть достойным Лауренции, — на крыльях славы хотел он прибыть к алтарю Гименея. Со своей стороны, Лауренция была еще слишком юна, чтобы следовать законам сего божества; таким образом, брачные планы требовали отсрочки.
Но как бы ни был честолюбив Антонио, он не мог без слез расстаться с возлюбленной; также и Лауренция не могла провожать его, не проливая потоки горьких слез.
— О, обожаемая моя возлюбленная! — восклицал Антонио в роковой сей момент. — Почему вместо того, чтобы посвятить себя одной лишь заботе — угождать вам, должен я брать на себя труды иные? Будет ли любовь ваша сопровождать меня повсюду, ибо над сердцем вашим желаю я властвовать гораздо более, нежели над всеми государствами мира? Сжалитесь ли вы над возлюбленным своим, если капризная фортуна отвернется от него, станете ли ждать, когда слава его засияет вновь?