«Лав – из» (сборник)
Шрифт:
Аллочка достает из сумки два пряника, один начинает есть сама, другой дает Григорьевне.
– Возьмите, скушайте, подкрепитесь. Небось еще ничего не ели, правда?
– Алла, расскажи все, что ты знаешь.
– Да что тут рассказывать. Разгуливала по улице в чем мать родила!
– Что?
– Да-да. Голая, совсем голая ходила по вашей Петропавловской в сопровождении двух десятков бездомных псов и котов. То еще зрелище! Двоих санитаров псы покусали – защищали свою хозяйку.
– Этого не может быть, Алла…
– Ну да, не может… Я вам говорила: баба без секса дуреет.
Григорьевна без сил опускается в кресло и закрывает руками лицо.
– Григоривна, с вами все в порядке? Я хочу сегодня отпроситься пораньше. У меня у тети день рождения.
– Да, конечно.
Григорьевна нервно дышит, хватая ртом затхлый медикаментозный воздух.
– Слушай, Алла, я у тебя кое-что попрошу взамен. Стрельни для меня у кого-нибудь сигарету.
– Вы же два года держались, Григорьевна…
– А толку-то?
В белой льняной рубашке, с растрепанными волосами, с широко раскрытыми от удивления и страха глазами, Белла выглядит даже привлекательно.
Если б я была мужчиной, думает Григорьевна, то могла бы влюбиться в нее.
Белла, съежившись, сидит на больничной койке. В палате еще шесть коек, но пациенты на них не шевелятся и не дышат. Просто глядят в потолок.
– Белла! Что случилось?! – Григорьевна присаживается на краешек Беллиной кровати. – Как это произошло?!
– Я не знаю, – отвечает Белла.
Два здоровенных мужика в зеленых халатах слоняются по коридору, время от времени заглядывая в палату. Вот в чем разница между нами и ними, думает Григорьевна, мы ходим в белых халатах, а они в зеленых.
– Здесь нельзя делать резких движений, – говорит Белла. – Нельзя бегать, прыгать, кричать, чихать, петь.
– Ну… – Григорьевна мнется, – без всего этого можно обойтись.
– Я и не жалуюсь. Нет-нет. Мне здесь неплохо.
Григорьевна молчит.
Из окна палаты видно церковь.
– У тебя красивый вид из окна, – говорит.
– Мы можем ходить в церковь молиться.
– Отпускают?
– В заборе есть дырка. Больные лазят через дырку в заборе.
– Никто не сбегает?
– Никто. Все возвращаются назад.
Григорьевна подсаживается ближе к Белле.
– Белла, что случилось? Ты же вроде была нормальной?
– Нормальной?
Наверное, нельзя так сразу, думает Григорьевна. Нельзя на нее давить. Сама расскажет.
– Мне так неловко… так неловко из-за всего этого, – глухо бормочет Белла. – Я веду себя как настоящая идиотка. Хорошо, что я сюда попала.
– Ну
– Но я с ума схожу от этой тишины.
Григорьевне нечего ответить.
– Тишина и вокруг, и внутри, – продолжает Белла. – А я хочу закричать, завизжать во весь голос. Чтобы люди не знали, куда меня деть и как закрыть мне рот.
– Успокойся, Белла.
– Ненавижу покой. Ненавижу все, что находится в покое. Ненавижу себя.
Только теперь Григорьевна замечает, что Беллино лицо приобрело какой-то болезненный, синюшный оттенок.
– Ты себя недооцениваешь, – говорит Григорьевна.
– А нечего оценивать. Меня, если подумать, на самом деле и нет. Только сгусток дрожащего, перетекающего вещества, без цвета, запаха и вкуса.
– Расскажи мне, что случилось, Белла. Это как-то связано с мужчиной, который тебе снится?
– Наверное, я смотрела на него не так как нужно. Это его рассердило. И правда, почему он должен меня терпеть? Он спросил, чего я от него хочу. И я сказала, – Белла запинается, – что всего. Что хочу от него всего.
– Ох, Белла, зачем ты это сделала?!
– Потому что я больше так не могла – быть с ним и без него. Я сказала, что хочу всего, а он лишь криво усмехнулся, не глядя на меня, и пошел прочь. Ничего не ответил. Даже не посмотрел на меня на прощание.
– Тебе нужно его забыть, – категорически заявляет Григорьевна. – Забудь о нем, Белла! Господи, да что же он за мужчина?! Настоящие мужчины так себя с женщинами не ведут!
Тело на соседней койке зашевелилось, и Григорьевна переходит на шепот:
– Имей гордость, Белла, забудь о нем. Знаешь, сколько еще их у тебя будет? О-го-го сколько!
Чтоб не быть голословной, разводит руками как можно шире.
– Брешешь ты все, – доносится с соседней кровати.
Белла ложится на койку так же, как остальные пациенты. Кажется, что даже не дышит, просто смотрит в потолок.
Григорьевна неловко топчется рядом. Наконец решается спросить о том, о чем ее подмывало спросить с самого начала:
– Белла, а почему ты ходила по улице голой?
Та не отвечает.
– Белла, ты меня слышишь? Скажи мне. Я твой друг. Я должна знать.
– Оказалось, что у меня нет купальника, – спокойно отвечает Белла и закрывает глаза.
Две немолодые женщины тянут Беллу с собой через дыру в заборе.
– Не бойся, – говорят они, – пошли с нами. Мы только туда и назад. Они нам ничего не сделают. Имеем право.
Белла колеблется. Если честно, ей нравится и тут. За забором Белла чувствует себя в безопасности.