Лавина (сборник)
Шрифт:
— Я женат, — легко уточнил Андрей.
— А как же теперь? — не поняла Надька.
— Будем встречаться… Иногда.
В город ехали молча. Надька смотрела в окно. Она не будет просить у него денег и не будет встречаться иногда. Как с турком или с арабом. Для «иногда» можно найти что-то попроще. Чтобы не рвать душу.
Подъехали к клубу. Там Надька бросила свою машину.
Андрей спросил:
— Когда?
— Никогда, — твердо ответила Надька.
— Как хочешь… — не обиделся Андрей.
Встретились
И понеслось. Андрей звонил Надьке на мобильный каждые полчаса, и она жила только ожиданием нового звонка. А если Андрей задерживался на минуту-другую, звонила сама.
О чем они говорили? Да ни о чем. Просто дышали, что-то произносили. Формировалась новая душа — одна из двух. Одна большая душа из двух маленьких.
Это — любовь.
Через месяц Надька почувствовала, что она беременна. С одной стороны, это — ни в какие ворота. На одного ребенка нет времени, а тут — второй. Но с другой стороны, Надькины позиции укрепляются. Одно дело — просто любовница. Их может быть сколько угодно. Не одна, так другая. И совсем другое дело — любовница с ребенком. Младшая жена. Родной человек.
У Андрея нет детей. Это неправильно. Надька поправит ошибку. Родит ему маленького царевича, породистого и сероглазого. Или девочку-хунвейбиночку, с азиатским разлетом глаз. Ребенок перетянет Андрея от жены к Надьке, и тогда сбудется мечта. Она выйдет замуж за Онассиса, но не старого, бывшего, траченного молью. А за молодого, желанного и неисчерпаемого. Ей казалось, что она будет любить его всегда с неослабевающим напором.
А если Андрей не захочет уйти от жены, все равно не бросит Надьку с ребенком. Будет помогать. У нее появится пожизненная пенсия. Это умно и дальновидно. Но главное — она хочет иметь живую частичку Андрея, которая всегда будет при ней. Маленький будет расти, а взрослый набирать года, и Надька окажется свидетелем всего жизненного цикла: детство, отрочество, зрелость и так далее…
Надька стала думать: как ему сообщить? Не по телефону же…
В один из вторников поехали на дачу среди дня. Удалось вырваться.
Отправились в лес. Стояла молодая осень. Желтое, зеленое, багряное. Деревья отражались в стоячей реке.
Нашли четыре хороших гриба: три белых и подосиновик. Сорвали зачем-то. Надька увидела змею. Взвизгнула от неконтролируемого брезгливого ужаса.
— Это уж, — сказал Андрей.
— Откуда ты знаешь? Он дал тебе визитку?
— У него желтый воротничок — визитка.
Вернулись домой. Надька начала сооружать грибной супчик. Андрей стоял рядом и помогал. Чистил картошку и морковку специальными ножичками. Потом расставляли тарелки — тоже вместе. Ничего не значащие движения и действия были наполнены тихой радостью и смыслом, почти откровением. А откровение в том, что жизнь, оказывается, — счастье и
Ничего особенного: просто супчик, просто рука протянулась за хлебом… А оказывается — целый мир, будто открыл железную дверь в стене.
После обеда улеглись на диван, включили телевизор. Передавали новости. Надька в новости не вникала, слушала ушами обывателя.
Андрей видел все изнутри. Он был в центре политической тусовки, к которой Надька не имела никакого отношения.
Андрей умел держать язык за зубами. Но Надька была так близка и не опасна, что хотелось расслабиться.
Андрей слушал выступление некоего Игрека и проговорился, что этот Игрек держит деньги в его банке.
— Много? — спросила Надька.
— Девять нулей.
— Это сколько? — не поняла Надька. — Миллион?
— Миллион — это шесть нулей.
— С ума сойти… А где он взял?
— Взятку получил.
Надька не вникала. Она лежала возле любимого, тормозила страсть. Впереди было много времени, не хотелось обжираться близостью. Но страсть накатывала, как цунами, и в конце концов победила. Они любили друг друга под бормотание телевизора, и было так незначительно все, что говорилось в новостях, в сравнении с тем, что происходило между двоими.
После любви наступила легкость, как после молитвы. Это был хороший момент.
— Я беременна, — призналась Надька.
Андрей безмолвствовал. Комната наполнилась особой тишиной.
Андрей лежал. Смотрел в потолок. Потом встал. Надька наблюдала молча.
— Ты не рад? — спросила она.
— Дело в том, что у меня не может быть детей. В двадцать лет я переболел свинкой и получил осложнение. Ты беременна от кого-то другого.
Андрей не смотрел на Надьку.
— Это твой ребенок, — твердо сказала она. — Я не могу его убить. Я верующая.
Это было вранье, но частичное. Верующей Надька не была, хотя как знать…
Время шло.
Андрей обожал беременную Надьку. В ней появилась мягкость, беспомощность, глубинная женственность.
Надька похорошела, как ни странно. Лицо похудело, глаза светились счастьем, а живот выпятился, как футбольный мяч. Андрей гладил Надькин живот и приговаривал: «Дом, который построил Джек».
— Дом, который построил Андрей, — поправляла Надька. Андрей верил и не верил, но не хотел ничего менять. Пусть все идет как идет. Куда-нибудь да вывезет.
Он любил ходить с ней по ресторанам. Не боялся огласки. Кому это придет в голову доносить Светлане… Ему было гордо сопровождать беременную красавицу. Все-таки у него был комплекс бездетности, и Надькин живот как бы выпячивал его полноценность. Он — как все, и лучше всех.
Андрей никогда не заговаривал с Надькой о перемене участи, не строил планы. Надька, в свою очередь, вопросов не задавала, чтобы не спугнуть птицу счастья. Надька кормила ее с ладони и гладила скользкие перья.