Лавка чудес
Шрифт:
Педро Аршанжо спросил ее, бывала ли она в Хельсинки. Нет, в Хельсинки не бывала, зато бывала в Петрограде, в Стокгольме, в Осло, в Копенгагене. А почему вы с таким чувством говорите о Финляндии? Вы, должно быть, заходили в Хельсинки, когда плавали, хотя на моряка, друг мой, вы не похожи, больше напоминаете какого-нибудь профессора или бакалавра.
Аршанжо засмеялся добродушно, как он умел. Что вы, мадам, я не бакалавр и не профессор и уж тем более не моряк! Я служу на факультете и так, пописываю, интересуюсь литературой… А в Финляндии у меня любовь… Он достает фотографию, и графиня долго восхищается мальчиком: «Ах, какой прелестный!» Аккуратным почерком Кирси выведены по-португальски самые главные слова,
– Вас зовут Ожу?
– При крещении получил я имя Педро, Педро Аршанжо, но на языке племени наго мое имя Ожуоба.
– Я бы очень хотела побывать на макумбе. Никогда не видела.
– Прикажите только, и я с удовольствием свожу вас на кандомбле.
– Не лгите – «с удовольствием»! Кому нужна старая перечница? – Она лукаво смеется и смотрит на красивого, крепкого мулата, у которого любовница – финка. – Мальчик весь в вас.
– Нет, он и на Кирси похож. Он будет королем Скандинавии, – хохочет в ответ Аршанжо, а графиня да Агуа-Бруска – для близких просто Забела – в восторге вторит ему.
– Попросите сеу Лидио… Пусть он сделает мне скидку… Я понимаю, что работа его стоит гораздо дороже, чем он сказал, но у меня нет и этих денег. – Графиня вежлива, как Аршанжо и Корро, как простолюдины Баии.
– Назначьте цену сами, мадам, – немедленно отзывается Лидио.
– Нет, не хочу.
– Тогда ни о чем не беспокойтесь. Я нарисую, а потом вы заплатите за «чудо», сколько захотите.
– Не сколько захочу, а сколько смогу.
С тетрадями и книжками в руках появляется Тадеу. Забела сравнивает его с Аршанжо, сдерживая улыбку: подмастерье вытянулся в статного и грациозного юношу, а как он смеется – с ума сойти!
– Мой крестник, Тадеу Каньото [61] .
– Каньото? Это фамилия или прозвище?
– Так нарекла его мать при рождении.
Тадеу прошел в другую комнату.
– Студент?
– Он работает здесь, помогает Лидио в типографии и учится. В прошлом году сдал экзамены на подготовительном отделении. – Голос Аршанжо чуть подрагивает от гордости. – В этом году сдаст еще четыре, а в будущем окончит отделение. Он хочет поступить в университет.
– Кем же он хочет быть?
61
Дьявол, черт (португ.).
– Инженером. Не знаю, удастся ли. Бедняку нелегко учиться в университете, мадам. Это недешево стоит.
Тадеу возвращается в комнату, раскрывает книгу, но вдруг замечает фотографию:
– Можно посмотреть? Кто это?
– Да так, один мой родственник… дальний, – еще бы не дальний: живет на другом конце земли.
– Самый красивый мальчик, какого я видел. – И с этими словами Тадеу берется за тетради: нужно заниматься.
А графиня да Агуа-Бруска, дона Изабел Тереза Гонсалвес Мартине де Араужо-и-Пиньо, стала просто Забелой. Она объясняет Тадеу французские глаголы, обучает его парижскому жаргону, она отпивает глоточек домашнего ликера из какао – приготовленного Розой де Ошала божественного напитка, словно шампанское лучшей марки. Всем стало как-то грустно, когда она собралась уходить.
– Было бы лучше, сеу Лидио, – сказала графиня, прощаясь, – если бы вы смогли зайти ко мне и познакомиться с Арголо де Араужо, чтобы знать, как он выглядит. Это самый красивый кот в Баии. И с самым отвратительным характером.
– С удовольствием, мадам. Завтра, с вашего позволения.
– Вашего
– Вы имеете в виду Нило д'Авила Арголо де Араужо? Это ничтожество я хорошо знаю, слишком даже хорошо. Мы с ним кузены по линии Араужо, я была невестой его дяди Эрнесто, а сейчас, когда мы встречаемся на улице, он делает вид, что знать меня не знает. Аристократишка! Пусть другим рассказывает про свое благородное происхождение! Я-то знаю всю его подноготную, и его, и всей этой гнусной семейки, все их махинации и подлости, oh, mon cher, quelle famille! [62] Если захотите, когда-нибудь я вам такое порасскажу!
62
О, мой дорогой, что это за семья! (франц.).
– Еще бы мне не хотеть, мадам! Сегодня благословенный день: сегодня среда, день Шанго, а я Ожуоба, око Шанго; мне полагается все видеть, все знать про бедняков Баии, а если нужно – то и про богачей.
– Сводите меня на макумбу, а я вам расскажу про баиянских аристократов.
Тадеу помог ей спуститься со ступенек.
– Старая я стала, никуда уж не гожусь, а умирать все не хочется. – Она кокетливо погладила Тадеу по подбородку. – Вот из-за такого смуглячка моя бабка Виржиния Мартине потеряла благоразумие и разбавила нашу дворянскую кровь.
Она раскрыла свой умопомрачительный зонтик и твердо зашагала по крутому Табуану вниз, словно шла по парижским улицам или по бульвару Капуцинок, как в прекрасные времена своей молодости.
Насчет этой истории врали очень много, но одно сомнению не подлежит: Забела присутствовала на празднестве Огуна, когда там, на террейро, произошло великое чудо. Каждый рассказчик стоял на своем: каждый своими глазами видел случившееся – «провалиться мне на этом месте», – но излагали историю по-разному, а громче всех кричали, как всегда бывает, те, кого и близко в тот час не было на террейро, кто вообще ничего не видел, – такие люди все знают лучше всех, они-то и есть главные свидетели.
Все, однако, единодушно заявляли:
– А не верите – спросите у сеньоры с Лапы, она не даст соврать. Важная такая сеньора, благородная, вся в бриллиантах с головы до пят. Настоящая дама! Вот она была там и все видела.
Благородная – спору нет. Богатая и важная – тоже верно: была когда-то. А бриллианты – фальшивые, поддельные, ненастоящие, хоть и много их было и блестели ее перстни, кольца, браслеты всеми цветами радуги: только «мать святого», главная жрица, навешивает на себя столько. Уходя (чтоб потом вернуться, и не раз), графиня Агуа-Бруска, что было очень на нее похоже, сняла с шеи ожерелье, и протянула его Маже Бассан:
– Оно ничего не стоит, но все же возьмите его, пожалуйста.
Забела сидела в кресле для почетных гостей и с огромным интересом следила за церемониями, а потом встала, чтобы лучше видеть. Она волновалась, прижимала руки к груди, восклицала по-французски: «Nom de Dieu! Zut, alors!» [63] – когда под гул бубнов спустились на землю боги-ориша, зазвенели мечи Огуна, когда началась пляска Ошумарэ, полумужчины-полуженщины, двуполого божества.
– А что случилось с той красивой девушкой, которая разговаривала с вами, а потом так неистово танцевала? Она задержалась в дверях и исчезла. Почему она больше не танцует? Куда она ушла, Педро?
63
Черт побери! Ну! Ну! (франц.).