Лавка ужасов
Шрифт:
Открывшаяся взору Платонова картина была омерзительна, и Сеня едва не дал своему обеду зеленый свет на легкую прогулку. Омерзительна, да. Но вот понять природу все нараставшего панического ужаса Платонов не мог. Он был готов развернуться и бежать без оглядки, но не делал этого, поскольку хотел узнать две вещи.
Первое - что происходит?
Второе - как такое возможно?
Не думаю, впрочем, что очередность этих вопросов играла какую-то роль.
Жертва мушиного произвола пошевелилась. Платонов стоял на месте, как вкопанный, и, не отрываясь, смотрел в жуткий
Человек разлепил изуродованные губы и прохрипел:
– Помоги.
За время, что бомж произносил единственное слово, грязное окровавленное лицо поменяло свое выражение два или три раза. По крайней мере, так показалось Платонову.
При мысли же о том, что ему, возможно, придется приблизиться к этому существу и - о, ужас!
– коснуться его, Сеню словно кипятком обдало. Пищевод вновь сдавили скользкие когтистые пальцы рвотного спазма. Но Арсений и в этот раз удержался от того, чтобы блевануть.
– Помоги, - повторил человек и протянул навстречу Платонову покрытую язвами, струпьями и царапинами руку, на нескольких пальцах которой не хватало ногтей.
И тут на Сеню дохнуло вовсе уж запредельным ужасом. Если до сего момента он думал, что наблюдает всего лишь чрезвычайно редкое явление, то теперь окончательно понял, - его глаза видят нечто абсолютно невозможное.
Запястье бомжа пересекал глубокий разрез с бледно-розовыми краями. Оттуда, из раны, которая должна была доставлять бродяге немыслимые страдания, тянулась вниз и исчезала в глубине вонючей кучи длинная толстая белая лента. Она шевелилась.
Волосы на голове Платонова встали дыбом. Он помнил школьные уроки биологии и сразу опознал эти похожие на лагман широкие сочленения. Правда, Сеня ни в жизнь не стал бы есть такой «лагман».
То был ленточный червь.
И если в то, что израненный и обессиленный человек мог превратиться в живую закуску для стаи голодных мух и их личинок, еще можно было поверить, то увиденное сейчас выходило за пределы понимания. А спустя еще мгновение Сеня приметил целый ряд важных деталей, которым прежде не придал надлежащего значения.
Движущиеся черные точки, время от времени мелькавшие в космах бродяги, - вши.
Бордовые бугорки на лице и шее, которые Сеня посчитал бородавками, оказались десятками впившихся в кожу клещей. Было и еще кое-что…
Едва заметное движение под кожей, из-за которого и чудилось, что выражение лица бродяги все время меняется. Платонов понял причину этого движения. То были гнуснейшие из населяющих Землю созданий. Нематоды. Подотряд трихины. Крупные плотоядные глисты.
– Помоги, - в третий раз прошептал человек, и Сеня заметил, что во рту у него шевелится что-то, кроме языка. Лежавший в мусоре человек гнил заживо и кишел паразитами, как центр Сан-Франциско - педерастами!
Тут уж Платонов не выдержал, согнулся пополам и выплеснул себе под ноги полупереваренную и разбавленную пивом кулинарную фантазию из «Европейского кафе».
Вытерев рот, он тихо сказал:
– Господи.
Жужжание мух вдруг смолкло. Насекомые, словно по команде, сели на бродягу, облепив его лицо так, что оно почернело и стало
Некоторое время она продолжала кружить над бродягой. Потом - начала приближаться к Платонову.
Арсений замахал руками, пытаясь ее отогнать. При мысли о том, что сейчас на него сядет насекомое, лапки которого прикасались к этому, Платонова охватил страх, возведенный в бесконечную степень. Он развернулся и побежал прочь из жуткого места, что-то нечленораздельно вопя. А вдогонку ему неслись тошнотворные хлюпающе-чавкающие звуки - как если бы фаршированный мерзкими гадами бомж пытался подняться, опираясь руками на кучи зловонной гнили. Или - эта страшная мысль подло плясала на периферии сознания - как если бы паразиты всем скопом полезли наружу, разрывая источенные ими же ткани своего носителя.
Слушая рассказ Платонова и детально представляя себе происходившее в том тупике, я не раз содрогнулся. Представляю, каково же было самому Арсению. Услышанное не укладывалось в голове, но в правдивости его слов я не сомневался.
Однако, состояние, в котором Платонов явился ко мне, было вызвано вовсе не тем, что он видел неделю назад. Мрачная история получила продолжение. Происходившее с Сеней впоследствии было куда страшнее, чем встреча с зараженным бродягой в подворотне.
– Я видел Ад, - убежденно заявил Платонов, приступая к этой части своего рассказа.
– И Ад последовал за мной, - к этому времени он допивал уже третью бутылку, а стоявшая перед ним пепельница была полна до краев.
Он поехал домой сразу же, как покинул проклятый двор. Перед глазами сначала стояло облепленное мухами лицо бродяги, его усеянная клещами грязная шея и пронзенная ленточным червем трясущаяся рука. Потом воображение стало рисовать еще более гнусные образы, навеянные, должно быть, рисунками на стене. Чудовищные деформации и трансформации, невероятные сцены половых сношений, противные оку картины богомерзких ритуалов… Сеня с трудом смог избавиться от калечащих психику навязчивых видений - для этого ему пришлось применить все известные психологические методики для снятия стресса. Вынырнув из пучины собственных мыслей, Сеня обнаружил себя сидящим на заднем сидении едущего по центру такси.
Водитель - широкоплечий усатый мужик неопределенного возраста - был неразговорчив. Хотя, возможно, он просто плохо знал русский язык, - на мысль об этом наводила казавшаяся бесконечной кавказская мелодия, лившаяся из динамиков стереосистемы. Она была весьма однообразной, и Платонов в конце концов попросил шофера выключить музыку, поставить другую, или просто сделать потише. Таксист, которому переливчатые трели дудука1, видимо, и самому поднадоели, выбрал первый вариант. Толстый палец коснулся кнопки. Музыка стихла.