Лавочка закрывается
Шрифт:
— Я помню Билла Найта. Он мне все рассказал про тот случай.
— В тот раз ни один из наших спасательных жилетов не надулся, потому что Милоу забрал все баллончики с двуокисью углерода, чтобы приготовить лимонад к мороженому для всех вас в офицерской столовой. Вместо баллончиков он оставлял записки. Ох, уж этот Милоу. — Зингер усмехнулся.
— Ведь вам, солдатам, тоже давали лимонад по воскресеньям, да?
— Да, давали. А потом, ты говорил, перед вторым вылетом на Авиньон он забрал
— Он и это сделал. И тоже записки оставил.
— Значит, он торговал наркотиками?
— Мне это не удалось узнать. Но вот чем он точно торговал, так это яйцами, свежими яйцами. Помнишь?
— Я помню эти яйца. Мне сих пор не верится, что яйца могут быть такими вкусными. Я их часто ем.
— Пожалуй, я тоже начну, — решил Йоссарян. — Ты меня убедил, Сэмми Зингер. Теперь уже нет смысла волноваться из-за какого-то там холестерина, да?
— А ты помнишь Сноудена, Ховарда Сноудена? В том авиньонском полете?
— Сэм, разве я могу это забыть? Я бы израсходовал весь морфин из пакета первой помощи, когда увидел, как он страдает. Этот херов Милоу. Как я его проклинал. Теперь я с ним работаю.
— Неужели я тогда все время терял сознание?
— Так мне казалось.
— Теперь это кажется смешным. Ты был весь в крови. А потом и все остальное. Он не прекращал стонать. Ему было холодно, да?
— Да, он говорил, что ему холодно. Что он умирает. Я был не только в крови, Сэмми, в конце я еще был и в собственной блевотине.
— А потом ты снял с себя всю одежду и какое-то время отказывался одеваться.
— Меня тошнило от военного мундира.
— Я видел, как ты во время похорон сидел на дереве, голый.
— На мне были тапочки.
— Я видел, как к тебе вскарабкался Милоу со своими хлопковыми конфетами в шоколаде. Мы все всегда тебя вроде как уважали тогда, Йоссарян. Знаешь, я и теперь тебя уважаю.
— Это почему, Сэм? — спросил Йоссарян и запнулся. — Ведь я всего лишь псевдо-ассириец.
Зингер понял.
— Нет, не поэтому. Начиная с армии, это не играло роли. Я там подружился с неевреями. И ты за меня заступился, когда тот тип в Южной Каролине начал меня избивать. И в журнале «Тайм» это не имело значения, мне там было совсем неплохо и я водил дружбу с протестантами и познакомился со многими выпивохами.
— Мы ассимилированы. Вот что еще хорошо в этой стране. Если мы ведем себя, как они, то они нас принимают.
— Там я познакомился со своей женой. Хочешь, я тебе скажу кое-что, Йоссарян?
— Йо-Йо.
Сэм Зингер покачал головой.
— Женившись, я ни разу не переспал с другой женщиной, да мне и не хотелось, и это всем казалось ужасно странным, и девушкам тоже. Только ей это не казалось
— Тебе ее не хватает?
— Не хватает.
— Мне не хватает семьи. Я не привык жить один.
— И я тоже не могу к этому привыкнуть. Повар из меня никакой.
— И из меня тоже.
Сэм Зингер задумался.
— Нет, я думаю, сначала я тебя зауважал, потому что ты был офицером, а в те времена у меня было детское представление, будто у офицеров в голове больше, чем у всех остальных. Иначе и мы тоже были бы офицерами. Ты вроде всегда знал, что делаешь, кроме тех случаев, когда терял направление и вел нас через Атлантику. Даже когда ты валял дурака и делал всякие глупости, в них, казалось, было больше смысла, чем во многом другом. Стоять голым в строю, когда тебе вручают медаль. Мы все чуть со смеху не померли, когда увидели эту картинку.
— Я ничуть не рисовался, Сэм. Б о льшую часть времени я пребывал в паническом состоянии. Я иногда просыпался по утрам и пытался понять, где я, а потом пытался сообразить, что я, черт возьми, здесь делаю. Иногда я и теперь просыпаюсь с такими же мыслями.
— Ерунда, — сказал Зингер и ухмыльнулся. — И мне всегда казалось, что ты трахаешься сколько хочешь, тогда как остальным это не удавалось.
— Ну уж, совсем не сколько хочешь, — сказал Йоссарян, рассмеявшись. — Больше было трепу.
— Но когда ты сказал, что больше не будешь летать, мы все держали за тебя пальцы. Мы отлетали наши семьдесят заданий и были в той же лодке.
— Почему же вы не присоединились ко мне?
— Нам не хватало смелости. Нас послали домой сразу же после того, как тебя поймали, так что для нас все обернулось как нельзя лучше. Я тоже сказал «нет», но к тому времени они уже предоставили мне выбор. А что случилось с тобой?
— Меня тоже отправили домой. Они грозились меня убить, посадить в тюрьму, они сказали, что уничтожат меня. Они дали мне майора и отправили домой. Они хотели, чтобы все было шито-крыто.
— Большинство из нас восхищалось тобой. Да ты и теперь, кажется, знаешь, что делаешь.
— Это кто сказал? Я больше ни в чем не уверен.
— Брось ты, Йо-Йо. На нашем этаже говорят, что ты даже затеял роман с одной из сестер.
Йоссарян чуть не вспыхнул от гордости.
— Это уже и туда дошло?
— Нам об этом сказал доктор моего приятеля, — весело продолжал Зингер. — Я помню, что на Пьяносе у тебя тоже что-то было с одной из сестричек, а?