Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы.
Шрифт:
«1 или 2 января 1952 года меня вызвал на допрос РУХАДЗЕ, на вопросы которого я по-прежнему категорически отрицал свою причастность к националистической группе. Грубо обрывая меня, РУХАДЗЕ потребовал назвать участников якобы возглавляемой мною националистической группы и на мое замечание, что я не могу никого назвать, так как группы такой не существовало, сам назвал фамилии почти всех руководящих работников Грузии из числа мингрельцев, якобы являющихся ее участниками… РУХАДЗЕ… пригрозил мерами воздействия, которые заставят меня признаться в подрывной работе. Вскоре после этого допроса я был лишен сна, так как с вечера и до утра допрашивался следователем КЕСОНАШВИЛИ, а затем СТЕПАНОВЫМ и отпускался в камеру лишь утром, когда спать уже запрещалось. Так продолжалось 100
Далее БАРАМИЯ говорит:
«Вызывая меня по ночам на допросы… КЕСОНАШВИЛИ заставлял меня сидеть в положении «смирно», а сам ритмично по 3–4 часа подряд выстукивал металлическим предметом по стеклу, вызывая пронзительный звон…, пагубно действовавший на нервную систему».
Арестованный А.МИРЦХУЛАВА — быв[ший] инспектор ЦК ВКП(б) показал:
«Следователь НЕФЕДОВ направил меня в карцер, в котором я просидел около месяца (апрель — май 1952 года). В карцере я заболел, но мне не оказывали врачебной помощи… я получал в день 250 граммов хлеба и воду. По распоряжению ТАВДИШВИЛИ и полковника ЦЕПКОВА в декабре 1952 года на меня были надеты наручники, в которых я просидел до половины февраля 1952 [Так в документе. Правильно: 1953 года. — Сост.] года. Наручники не снимались ни днем ни ночью… Полковник ЦЕПКОВ сказал: «Если ты признаешь участие в шпионаже и дашь показания на ШАРИЯ, БАРАМИЯ, ТАВАДЗЕ, КАРАНАДЗЕ и других, я гарантирую тебе жизнь».
О недопустимых методах следствия говорится также в показаниях арестованного ЧАЧИБАЯ — быв. секретаря Зугдидского райкома КП(б) Грузии:
«Во время одного из допросов весной 1952 года после очередных угроз, ругани и оскорблений МИЛИЛОВ повел меня в кабинет КУЦИАВА, где также находились зам. министра госбезопасности Грузии ТАВДИШВИЛИ и прибывший из Москвы полковник (фамилию не помню). МИЛИЛОВ доложил, что япродолжаю упорствовать и не сознаваться в предъявленном мне обвинении. Тогда меня насильно раздели, оставив только в нательном белье и бросили на пол. Затем стали спрашивать, являюсь ли я участником мингрело-националистической группы. На мой отрицательный ответ КУЦИАВА начал бить меня палкой. После этого прибывший из МГБ СССР полковник сказал, что если я не сознаюсь, то меня ждет смерть. На это я ответил, что перед партией никогда не лгал и не буду лгать, за что получил вторую серию палочных ударов от МИЛИЛОВА. На вопрос полковника — сказать, с какого года я являюсь националистом — ответил, что не был им никогда и не буду. «Лучше сейчас скажи, все равно ты в наших руках, — продолжал полковник, — живым отсюда не уйдешь». Не удовлетворив своим ответом полковника, я вызвал с его стороны гнев, в результате которого был им избит палкой».
В своем заявлении арестованный А.РАПАВА — до ареста Министр юстиции Грузинской ССР, приводит ряд фактов недопустимого поведения следователей:
«… давали спать в сутки не больше одного часа, а очень часто и полчаса, а то и совершенно лишали сна… Я, сидя на кровати, начинал дремать, тогда кровать опрокидывали и выносили из камеры все: табурет, тумбочку и мусорный ящик, чтобы мне не на чем было сидеть и дремать. Не раз тяжко падал я на цементный пол, и так продолжалось полгода. Тяжесть такого вида репрессии известна только тому, кто испытал это».
Далее в заявлении РАПАВА говорится:
«Второй вид наказания — это наручники, как бы издевательски названные «браслетами»… В наручниках я находился в продолжении трех месяцев и 5 дней, то есть с 6 декабря 1952 года по 11 марта 1953 года. Я терпел, зная, что следователи рассчитывают, что нестерпимые боли рано или поздно заставят меня давать вымышленные показания».
Жалуясь на издевательство следователей, РАПАВА пишет:
«В двух случаях издевательство доходило до того, что во время допроса приводили в соседнюю комнату бывшую мою жену, с которой я в разводе, и крепко избивали ее, заставляя меня слушать ее крики и вопли».
Недопустимые репрессии применялись почти ко всем арестованным. В своем заявлении арестованный И. ЗОДЕЛАВА — быв[ший] секретарь ЦК ЛКСМ Грузии, пишет:
«ТАВДИШВИЛИ распорядился надеть наручники, в которых я находился 38
Но следствие не ограничивалось указанными выше средствами вымогательства ложных показаний у арестованных. Чтобы окончательно сломить их волю к сопротивлению провокациям, следователи, как указано выше, постоянно твердили, что будто бы следствие, применяя к арестованным недопустимые меры принуждения, выполняет прямое задание ЦК ВКП(б), так как виновность арестованных ЦК ВКП(б) установлена помимо МГБ и без его участия. Вот что говорится по этому вопросу в заявлении арестованного БАРАМИЯ:
«Решающее воздействие на меня оказало и то, что в процессе следствия на меня оказывали сильное давление авторитетом ЦК ВКП(б). В частности РУХАДЗЕ, ЦЕПКОВ, СТЕПАНОВ и КЕСОНАШВИЛИ систематически заявляли мне, что имеется несколько решений ЦК ВКП(б) о бесспорном существовании якобы возглавляемой мною группы, что это решение не подлежит обсуждению, а поэтому я должен признать и подтвердить наличие «мингрело-националистической группы».
То же самое говорится и в заявлении МИРЦХУЛАВА:
«С самого начала следствия НЕФЕДОВ заявил мне, что моя вина во вражеской работе против Советской власти и компартии доказана ЦК ВКП(б) и что я должен поэтому рассказать о всей своей антисоветской шпионской работе».
Ссылку следователей на авторитет ЦК ВКП(б) подтверждает в своем заявлении и А. РАПАВА:
«ЦВЕТАЕВ и БОЛХОВИТИН прямо заявили мне, что они ведут дело в подтверждение Постановления ЦК ВКП(б). «Я не дурак, чтобы по приезде в Москву сказать, что в отношении РАПАВА материалы не подтвердились. Приказано взять показания», — возвышая голос и приближаясь ко мне, заявил ЦВЕТАЕВ.
БОЛХОВИТИН даже хвалился: «Чекисты Москвы поработали на славу и собрали столько материалов, что на второе постановление хватит». То же самое подтверждается и в заявлении И. ЗОДЕЛАВА, которому ЦЕПКОВ заявил: «Учтите, что ваше отрицание виновности говорит еще и о том, что вы продолжаете и теперь действовать против ЦК ВКП(б)».
Аналогичные показания дали все остальные арестованные по настоящему делу.
Факты применения к арестованным недопустимых мер физического воздействия и извращения методов ведения следствия подтверждаются показаниями арестованных по настоящему делу бывших работников МГБ СССР и Грузинской ССР.
Таким образом быв. министр государственной безопасности Грузинской ССР РУХАДЗЕ и находившиеся в сговоре с ним некоторые руководящие работники МГБ СССР в своих преступных целях ввели в заблуждение И. В. Сталина, оклеветали ряд руководящих партийных и советских работников Грузии и, заручившись свободой действия в отношении их, принимали все меры, вплоть до грубейшего нарушения советских законов, к тому, чтобы добиться подтверждения своего провокационного вымысла.
И. В. Сталин систематически звонил в Тбилиси — непосредственно в МГБ Грузинской ССР РУХАДЗЕ и в ЦК КП(б) Грузии т. МГЕЛАДЗЕ и требовал отчета о ходе следствия, активизации следственных мероприятий и представления протоколов допроса ему и т. ИГНАТЬЕВУ.
И. В. Сталин, будучи неудовлетворен результатами следствия, требовал применения к арестованным физических мер воздействия, с целью добиться их признания в шпионско-подрывной работе.
Бывший министр государственной безопасности СССР т. ИГНАТЬЕВ, несмотря на получаемые им чуть ли не с начала следствия по делу о так называемых мингрельских националистах сигналы о недопустимых методах следствия и о провокационном характере всего этого дела, занял по меньшей мере непонятную позицию невмешательства в произвол и беззакония, чинимые бывшим его заместителем РЮМИНЫМ, быв. министром госбезопасности Грузинской ССР РУХАДЗЕ и руководителем специально командированной т. ИГНАТЬЕВЫМ группы следователей во главе с зам. начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР ЦЕПКОВЫМ.