Лавровый лист
Шрифт:
– Ай, молодой, красивый, дай погадаю, всю правду скажу, все покажу, давай ручку, яхонтовый, старая все знает, все тебе расскажет – что было, что будет, чем дело кончится, чем сердце успокоится…
В пустом проходе меж обтянутых дерматином сидений возникла цыганка в цветастом, в крупные малиновые розы, платке. Другой платок, в розах гранатовых, висел наперевес на ее груди наподобие автомата. Изнутри кулька доносилось сладкое воркование, заглушаемое визгливой цыганской скороговоркой.
– А давай ручку, бриллиантовый!
Цыганка уже вцепилась в
– А было у тебя, яхонтовый, ай, все было, чего твоя душенька пожелала, многих ты любил, да больше дарил, добрый ты, ой, добрый, сердце каждому открываешь, кто тебе на пути ни встретится, всем веришь, каждому доверяешь. А покажи денежку, золотой, своей ручкой сверни, на ладошку сложи, всю правду покажу, ничего не скрою…
Виталий отдернул руку.
– Ишь, какая скорая. Ты вон ей погадай.
Цыганка повернулась к Елене, стукнувшись гранатовым узлом о спинку сиденья. Узел отозвался тонким жалобным хныканьем, но цыганка, не глядя, сунула внутрь скрученную тряпку, схватила Елену за руку и завела новую песню:
– Друзья вы близкие, друзья крепкие, да только до поры до времени, а придет ночь-затейница, да ночь-разлучница, и разойдутся ваши пути-дороженьки. Другу твоему лежит дом крепкий да сон спокойный, а тебе, горемычной, ох, дорога тяжкая да горе горькое, будешь ты хлеб сухой глодать, слезами солеными запивать. Ах, девка молодая, жаль мне тебя, хошь, расскажу, как дорогу извилистую спрямить-выпрямить, горе горькое испить да не захлебнуться, любовь чистую, светлую найти, спасти, вызволить…
– Да ночку длинную, да ночку лунную, – засмеялся Виталий, – Ну ты даешь, бабка…
Елена тоже усмехнулась за компанию, но цыганка стрельнула насквозь узкими, почти без белков, глазами:
– Бабка старая много повидала, все знает, правду говорит, все вам скажет.
– Ему вон погадай, – предложила Елена, указывая вглубь трамвая дальше, на кондуктора.
Цыганка размашисто обернулась. Ее юбки зашуршали, и ребята вдруг поняли, что она до сих пор не замечала рядом с ними кондуктора, а теперь, увидев его, дико испугалась, побледнела вся под слоем грязи и грубой косметики и застыла, так и вперившись в его лицо. Елена с Виталием недоуменно переглянулись. Их добродушный знакомец перепугал бывалую цыганку? Не просто испугал, а ужаснул до последней крайней степени.
Кондуктор же смутился, словно нежная девица, опустил глаза долу и залепетал смущенно, стараясь не глядеть на цыганку:
– Нет, нет, что вы, я не могу. Я занят, я на работе, – он слегка попятился.
Елена понимающе улыбнулась. Давно ли она сама позорно трусила при виде их ответственного приятеля. Виталий осторожно дотронулся до плеча цыганки.
– Эй, успокойся.
Но та, вздрогнув и словно бы очнувшись, резко и непонятно закричала, отшвырнула гранатовую перевязь подальше и на полном ходу выскочила из трамвая.
Кондуктор бросился за ней следом.
– Здесь нет остановки, здесь нельзя выходить!
Он налетел на плотно запертые двери. Трамвай катил дальше
– Но я же!.. Как же это!.. Ведь так нельзя! – бесновался кондуктор, дергая за дверные рычажки и ручки.
– Воровка! Она у меня деньги украла! – закричал Виталий.
Он уже обшарил карманы и не досчитался бумажника, часов, запонок, портсигара, булавки для галстука – всех тех милых мужских безделушек, что так выгодно выделяли его среди себе подобных. Он попытался отпихнуть кондуктора от двери, но тот крепко вцепился в ручки.
– Тут-не-ль-зя-вы-хо-дить! Тут-не-ль-зя-вы-хо-дить!
Елена нагнулась, подбирая гранатовую перевязь. Кондуктор за ее спиной ритмично бился головой о дверь, издавая гармоничные металлические звуки. Трамвай дребезжал, будто уже начал разваливаться. Сверток истошно вопил. Да не просто вопил, но орал, заходясь в истерике. Елена разворачивала тряпку за тряпкой, как капустные листы, пока в ее руках не оказалось упитанное розовое тельце. В глаза ей взглянули живые черные глаза, и в вагоне воцарилась тишина.
– Девочка, – раздался из-за плеча голос кондуктора. – Беленькая какая, хорошенькая! Так вот чего эта дрянь испугалась, ребенок-то не ее, краденый. Ну ладно, я – должностное лицо при исполнении. Давай сюда, я сдам ее в стол находок.
– Как это, живого человека в стол находок? – удивилась Елена, успев заметить нехороший проблеск, искрой проскользнувший в глазах кондуктора.
– Ну, оговорился, в полицию сейчас сдам.
Но та неожиданная мысль и непонятное торжество в его глазах заставили Елену остановиться.
– Давай, ну, ты, безбилетница, – кондуктор чуть ли не силой выдернул девочку из ее рук и двинулся наружу, бросив через плечо, – дальше сама доедешь. Следующая конечная. Ча-а-о!
Елена побрела за ним, роняя бессмысленное:
– Мне не до конечной, нет, я еще не доделала, не закончила еще. У меня испытания, я отчет не сдала.
Но уши уже заложило звенящим визгом. Навстречу кондуктору, тесня его от начавших открываться дверей, ввалилась пестрая галдящая толпа. Трамвай вмиг наполнился людьми. Полицейский тащил за руку упирающуюся, орущую цыганку, на них напирали ее подруги по табору, преследуемые полными достоинства людьми с неопределенными знаками отличия. В хвосте процессии радостно подпрыгивал Виталий:
– Поймали кралю!
Елена на мгновение задумалась, от «красивая» или «украла» он произвел эту самую кралю, но вагоне уже стало душно от криков, звездчатых погон, цветастых платков и взаимных обвинений. Гаишник, пришедший проводить техосмотр, кондуктор, державший на руках ребенка, налоговый инспектор, вахтер и водопроводчик требовали каждый свое, наседая на Елену. Табор звенел монистами, и то ли плясал в трамвайном чаду, то ли рыдал на дюжину голосов. Снова оглушительно завизжала пойманная цыганка. В давке с нее сорвали платок, обнажив короткие жесткие кудряшки, под которыми полыхали угли глаз. Цыганка оказалась совсем молоденькой, похожей на попавшего в западню волчонка.