Лайла
Шрифт:
– Как ты думаешь, где она?
– Здесь, – уверенно ответил я.
– Если она проснется…
– Когда она проснется, – поправил я.
Мне не хотелось, чтобы Джона касался ее: желание оттолкнуть вампира, когда он легонько сжал ее руку, оказалось нелегко побороть. Терпимости и терпения у меня хватало, меня научил этому долгий и горький опыт. Но прикосновения Джоны к ее коже подняли внутри меня волну омерзения.
Я отстранил руку вампира и укрыл тонкую кисть Лайлы белым одеялом, будто боясь, что она
– Не забудет ли она нас? Вспомнит ли то, о чем не помнила прежде?
– Увидим. Пока нам остается лишь верить, что она найдет дорогу обратно, будет бороться и победит смерть.
Я сам из последних сил цеплялся за надежду, что она сумеет вернуться. Иначе мне осталась бы пустота, которую ничем не заполнить. Если бы она перестала существовать, все утратило бы смысл.
– Ей холодно. Зря мы держим ее здесь.
Обойдя Джону, я положил ладонь на ее фарфоровый лоб.
– Так лучше. На улице она чувствует смену дня и ночи. Вдруг это важно? Ты побудешь с ней немного? Я принесу еще одеяло.
Джона кивнул.
– Да, конечно.
Я на руках вынес ее тело из заснеженных гор и ни на мгновение не покидал ее. Хотя решение далось мне нелегко, я готов был позволить Джоне немного побыть с ней наедине. В одном я был уверен точно: если Лайле будет грозить опасность, Джона защитит ее ценой собственной жизни, отобрать которую весьма нелегко.
– Когда я вернусь, ты отправишься за пищей. Позаботишься о Брук – она нуждается в тебе. А мы будем ждать здесь, на этом месте.
Я отступил от Лайлы, повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился.
– Джона, – позвал я.
– Что?
– Ты пил из нее, ты видишь ее темную сторону, но я не понимаю…
– Что именно? – спросил он, не отрывая взгляда от ее лица.
– Твоя кровь смешалась с ее, с той ее половиной, которая не отличается от тебя… – Слова давались мне с трудом. – У тебя ведь была возможность… – В горле стоял ком. – Но ты не уступил жажде.
Джона повернулся ко мне.
– Я люблю ее.
Мои ноги приросли к тому месту, на котором я стоял.
– Что? Как это?
– Я увидел ее по-особому. Поверил, что она похожа на меня. Но я видел и другое: нежность, ласку прикосновений, все, что не зависит от внешности. Да, меня влекло к темной стороне, но влюбился я в свет, которым был наполнен ее смех.
Я не знал, что ответить. Я понял не сразу, но теперь был уверен: Лайла была создана для меня. Сгусток света, разделенный надвое, вечно стремится к воссоединению.
Мы преодолели ложь и препятствия, мы нашли друг друга. На нашем пути случайно оказался вампир, который сумел разглядеть ее сущность. Я видел лишь одну ее сторону. А Джона видел ее всю целиком. Но в последние минуты жизни она все же боролась за меня.
Устыдившись собственных мыслей, я опустил голову и быстро зашагал к дому.
В последний раз я заходил в ее спальню сразу после приезда. Простыни все еще хранили легкий цитрусовый аромат. Я схватил подушку, уткнулся в нее, вдыхая запах волос
Сидя на кровати, я думал о том, как она жила, пока я искал ее. Как бродила по миру, для которого не была предназначена, как терпела обиды, от которых я должен был ее оберегать. И вот теперь она лежала, не дыша…
А вдруг… Вдруг она все же сумеет вернуться?… Как только я позволил этой мысли проникнуть в мой разум, взгляд мой упал на шахматную доску. Лучи рассветного солнца проникали сквозь окно и, отражаясь от полированных фигур из слоновой кости, падали на стену. Начинался первый день нового года.
Я тихо подошел к доске.
Королю Лайлы больше не грозил шах.
Я внимательно всматривался в положение фигур на доске, пытаясь заметить что-нибудь необычное. В последний раз, когда я заходил в спальню, я сделал ход – королю Лайлы угрожал шах. Когда же она передвинула фигуру? До того как убежала в горы? Или когда подслушивала наш разговор с Азраэлем? Нет, тогда она бесшумно стояла на ступеньках. Если бы она подходила к доске, я бы услышал…
В первых рассветных лучах я увидел ее послание, зашифрованное в шахматной партии. Она сделала ход, чтобы сообщить: я вне опасности, не оставляй меня.
В мгновение ока я преодолел сотню километров и вернулся туда, где оставил ее с Джоной. Вампир лежал рядом с огромным валуном, на который я ее положил. Вокруг Лайлы воронкой закручивался воздух. Черный смерч, в котором мелькали золотые и белые искры, вился над ее ложем. Покрывавшая камень изморозь исчезла, будто прячась от того, что вот-вот должно было случиться. Земля загудела, расходясь мелкими трещинами.
Земная кора раскалывалась. Отбросив Джону в сторону, я закричал:
– Лайла!
Земля под ногами дрожала. Вокруг камня, на котором лежала Лайла, все обрушалось и падало. Солнце поднялось высоко, и мощные лучи пробились сквозь бушующий ураган. Вампир, сидевший позади меня, ничего не слышал, но я отчетливо различал песнь своего мира, разносящуюся среди деревьев, которые нещадно крутил и гнул ветер, грозя вырвать с корнями и унести прочь.
Преодолевая сопротивление стихии, я пытался идти вперед, но ураган был так силен, что он неумолимо отбрасывал меня назад, несмотря на мою сверхъестественную силу. Казалось, он встал живым щитом на пути к самому важному существу в моей жизни.
Земля замерла в безмолвном ожидании.
И вдруг все прекратилось.
Не знаю, кто из нас первым подбежал к ней – я или Джона. Лицо Лайлы оставалось прежним, но волосы изменились: длинные черные пряди перемежались с белоснежными. Невинные розовые губы казались кроваво-красными на фоне мертвенно-белой кожи. Белое одеяло унес ветер, в глубоком вырезе платья, была видна бледная кожа. Рана исчезла – там, где шпага пронзила грудь, виднелась лишь тонкая полоска шрама.
Лайла сияла в утренних лучах, кристалл у нее на шее мерцал и переливался.