Лаз
Шрифт:
– Она сказала – рано. – Шустиков ответил, как всегда, охотно, негромко, клоня голову набок и словно рассматривая что-то вдалеке.
Прошел месяц. Прошел другой. И поскольку время не стояло на месте, однажды выяснилось, что она уже живет с другим человеком. Шустиков рассказал об этом, по обыкновению склонив голову набок. Женщин в конторе это уже мало интересовало, ими это уже просматривалось наперед и души не задевало. Валентина Сергеевна, правда, спросила сурово:
– Куда же ты смотрел? Как же это она стала жить с другим – изменяет, что ли?
И Шустиков разъяснил все так же просто и спокойно:
– Она, оказывается, его раньше любила. До меня.
– Зачем же замуж шла?
– Она, – терпеливо разъяснял
Он, как обычно, говорил правильные и разумные слова. Кажется, он все на свете умел правильно и понятно объяснить. Вскоре она подала на развод и, вероятно, уже ушла от Шустикова и жила где-то сама по себе, а может, и с новым мужем, но этого уже никто не знал и не спрашивал, потому что подоспело сокращение штатов, Шустиков перешел в другую контору, и спрашивать попросту было некого. О нем очень быстро забыли – мелькнул и нет, – и только Валентина Сергеевна некоторое время переживала его уход: оказывается, накануне сокращения штатов, взволнованная, она зашла в кабинет к начальнику и что-то там говорила, жаловалась на свою жизнь, а потом – случайно – как-то вдруг заговорила о Шустикове. И поскольку говорить о нем особо было нечего, у нее и сорвалось; малый, мол, без царя в голове. Кто знает, может быть, именно это повлияло на решение начальника, когда встал вопрос, кого сократить. Валентина Сергеевна переживала и даже кое-кому покаялась – зря, мол, и не вовремя, дурацкий, мол, бабий язык. Валентина Сергеевна не знала, что в те же горячие дни к начальнику заходила и Виктория Петровна и тоже как-то вдруг заговорила о Шустикове. И Семен Семеныч заходил тоже.
4
– Он скот. И все вы скоты. – Жена вспыхивает. – Я целый день ухлопала, чтобы свести их в тот вечер, а он уже на другое утро не хочет ее видеть, хоть бы позвонил, – это скотство, это настоящее скотство...
Муж повторяет:
– Скотство или не скотство, какая теперь разница – Козолупов с ней не хочет.
Жена встрепенулась:
– А хорошо ли ты с ним поговорил?.. Ей необязательно замуж... Втолкуй ему: речь идет о том или ином общении с милой интеллигентной женщиной. У нее ведь квартира. У нее доброе сердце...
– Сказал и про квартиру. Ничего не забыл.
– Про старость одинокую сказал?
– А как же. Он ответил, что уж лучше помереть в одиночестве – ему, мол, необязательно, чтобы кто-то сидел рядом и вызвал напоследок «Скорую помощь».
– Так и сказал?
– Да.
– Скот.
Некоторое время они молчат. Потом жена говорит:
– Разве дело в том, кто тебе закроет глаза в старости? В конце концов, если нет ни жены, ни детей – закроют глаза соседи.
– В конце концов, можно полежать и с открытыми, – говорит муж.
5
Не заметить, что Регина перепила, было невозможно, потому что она швыряла фужерами в стену, целовалась с хозяйской кошкой и долго потом танцевала, прижимая к груди телефон, – все спотыкались о шнур, а Регина, не замолкая ни на минуту, глупенько и несвойственно для себя хихикала. Заметно и зримо было настолько, что мужчины, когда стали расходиться, не пытались увлечь ее потихоньку с собой, потихоньку увести, потихоньку втиснуть в такси (гони, друг!), а напротив: они громко, возбужденно и не таясь спорили, и каждый чуть ли не кричал, что именно ему Регину отвезти и проводить будет сподручнее. Время было позднее, и все уже предвкушали, как они вывалятся и выйдут после этой духоты на мороз. Женщины тоже нет-нет и озабоченно выкрикивали, что Регину необходимо проводить: «Мальчики – не оставляйте ее!», и эта фраза особенно помнилась и переповторялась на следующий день в их говорливой конторе. В общем гаме больше всех в ту возбужденную вечернюю минуту шумел и вздымался сорокалетний мальчик Коля Крымов. «Имей совесть! – кричал он то одному, то другому. – Куда ты ее повезешь, ну куда?.. Ишь, умник. Легкой добычи захотелось?!» Так и возникло выражение, типичное для всякой компании, расходящейся далеко за полночь, когда шумят, целуются на прощанье с хозяйкой и путают свой портфель с чужим: легкая
Аня Авдеева, скривив тонкие губы, подошла к Володику, а Володик, конечно же, звонил спешно жене, нервничая и поглядывая на окруженную мужиками хихикающую Регину: Володик выпрашивал у своей жены время, а может быть, если удастся, и всю ночь. Он торопился. Он говорил с женой бодро. Аня Авдеева послушала немного и с насмешкой сказала:
– Передай привет.
– Да погоди...
– Привет передай. И детям тоже.
– Дети уже давно спят... Заткнись, ради бога. – И Володик, приоткрыв трубку, которую он до времени зажимал ладонью, осаживая Аню и шипя на нее, отвернулся, – теперь он вновь говорил с женой.
Он говорил бодро, улыбался:
– Ты слушаешь, маленькая, я, может статься, до утра погуляю. Гуляем замечательно – так хорошо началось, надо развеяться как следует. Сидим и пьем, как в раю. Как на облаке...
И тут же, ценя золотое время – звонок в звонок, – он уже звонил приятелю:
– Слушай, родной, я, может статься, к тебе сейчас нагряну. С выпивкой... Тут миленькое лирическое недоразумение: надо нашу сослуживицу на ночь устроить, я вроде как ее опекаю – устроишь нас на ночь?
...?
– Да ладно, ладно. Объясню, когда приеду...
Бросив трубку и опять же не оглянувшись на Аню Авдееву, Володик заспешил в угол, где обступили Регину и где говорили ей наперебой:
– ...Пора домой, Регина... Нет, Региночка, тебе пора домой... Пора ехать. Поверь мне... Я тебя довезу...
Так или примерно так говорил каждый, оттесняя легонько плечом соседа и норовя вырвать инициативу; говорили все разом, а Регина пьяненько хихикала, глупо улыбалась и глупо отвечала:
– Н-не хочу домой, н-не желаю... У меня настроение – н-не хочу!
У Володика был приятель с квартирой. Зато Герман Сергеев был холостяк, а это всегда серьезный соперник, квартира которого, быть может, и неуютна, однако пуста и пребывает в постоянной и ежеминутной боевой готовности. Да и у Толи Тульцева жена и дети были в отъезде по случаю зимних каникул, – выяснилось вдруг, что большой город не так уж плотно заселен и набит людьми и что в тяжелую минуту найдутся комнаты и даже квартиры, разбросанные там и сям и ожидающие среди ночи неустроенных и бедных. Так что было совершенно непонятно и даже необъяснимо, как это Регина исчезла без провожатого; спорили, суетились и даже ссорились, а хватились – ее нет. Это было просто невероятно. Ее хватились, когда уже рассаживались по такси. Замначотдела сел в такси с Лелей и с Вероникой Андреевной, зам поддерживал свою сложную репутацию «человека с деньгами» и потому привычно развозил всех самых далеких – наиболее далеко живущих.
– Вас же только трое! – говорили ему.
– Ну и что?
– Толик! Да вон еще машина... Хватай ее!
Люди объединялись, а потом, на морозе не мешкая, перегруппировывались, – вновь спорили, уточняли район поездки, рассаживались, – и вот тут Валентина Сергеевна, научный сотрудник и хозяйка квартиры, в которой происходило веселое сборище, спросила:
– А с кем же Регина?
Только тут спохватились; половина народу уже разъехалась – и теперь стали, перебивая друг друга, припоминать: кто-то уверял, что Регина уехала с Володиком, но Герман Сергеев возразил: он видел своими глазами, что Володик уехал с Аней Авдеевой, ей-ей, он, мол, Герман, сам хотел с Аней и потому не упускал ее из виду. Они припоминали и спорили, пока не замерзли; стоял мороз, снег падал крупными легкими хлопьями.