Лазарев. И Антарктида, и Наварин

Фирсов Иван Иванович

— На шкотах! Готовьсь к повороту! Поворот оверштагом! — донеслась с кормы зычная команда.

Справа по курсу уже явственно просматривались мощные бастионы Кронштадтской цитадели…

Поздними вечерними сумерками тендер ошвартовался у родной стенки Морского корпуса. Усталые кадеты шнуровали убранные паруса. Ныли натруженные ладони, ломило поясницу, опаленные ветром и солнцем, горели лица. Хрустя сухарями, кадеты перебрасывались шутками. На баке Миша вместе с другом Алексеем Шестаковым укладывал кливер и с удивлением обнаружил, что, несмотря на утомление и поздний час, настроение было

превосходное. Вспомнилось, как зевнул на шкотах. Он улыбнулся и почесал шишку на затылке.

— А что, брат, побаливает? — Затягивая шнур, Шестаков участливо посмотрел на друга.

— Не-ет, — Миша, сжав губы, замотал головой.

Кто-то положил ему руку на плечо. Он обернулся.

Пряча улыбку в прокуренные усы, присел на банку старый боцман Акинф Евсеев, или, как его любовно звали кадеты, Евсеич. Все лето присматривался он к Мише, хвалил не раз за сметку и сноровку.

— Ну, ну, так уж полфунта железяки по затылку шмякнуло, саднит небось. Это что, на море каждый час головушки лишиться можно. Волна-то — она могуча, да глупа, особенно в океане. Потому-то, брат, глядеть надобно в оба, ни-ни, чтоб зевать. Не токмо себя погубишь, а и товарищей своих, и судно потопишь.

На стенке послышался топот, подбежал дежурный прапорщик:

— Лазарев-первый! К дежурному офицеру по корпусу!

Андрей ловко вспрыгнул на стенку. Вернувшись, он озорно улыбнулся:

— Завтра поутру велено всем нам отправляться к Гавриле Романовичу, иначе ротный пообещал всыпать «горячих» на гауптвахте.

С самой Пасхи не наведывались братья к Державину, и тот был весьма огорчен и недовольно ворчал:

— Видано ли такое — с малолетства неслухами быть, хотя бы о сестричке младшей озаботились. — Сенатор ласково гладил прижавшуюся к нему Верочку, она целое лето провела на даче в семье поэта, и тот не чаял в ней души, словно в родной дочери.

Присмотревшись за несколько дней к ребятам, Державин заметил, что минувшие полгода не прошли для них даром. Они повзрослели, стали крепышами, а главное, было заметно, мореходное дело их влекло.

Из столовой вышел гость, Николай Резанов.

— Ты знаком с пострелами, — сказал Державин. — Помнишь покойного Петра Гавриловича Лазарева? Его сынки…

За обеденным столом упрашивать братьев откушать не пришлось. Державин пошутил:

— Видать, харчи кадетские скудны. А может, аппетит служба прибавляет?

— Нынче в морской вояж ходили до Кронштадта, — с хрипотцой проговорил, уплетая горячие щи, Михаил.

Державин переглянулся с Резановым, шутливо спросил:

— Ну и как, волнами вас покидало, ребрышками шпангоуты посчитали?

— Было дело, — поддержал брата Андрей, — вестимо, на море пучина не разбирает, знать, что щепку, что корабль пошвыривает одинаково.

— Хм, вы и взаправду, видно, отведали Нептуновых прелестей, — проговорил Державин. — Однако морские его проделки по-настоящему еще предстоит вам узнать. — Он повернулся к Резанову: — А помнишь, Григорий Иванович тоже по молодости начинал.

Резанов посмотрел на ребят, задумался на минуту:

— Не в юные годы, но лет в двадцать в океан уже хаживал. Провожал я его из Охотска в Великий океан к американским берегам. Без страха всегда уходил

вояжировать. Сильный духом был человек тесть мой покойный, царство ему небесное.

Ребята примолкли, прислушиваясь к разговору старших.

— Он первым побывал на Уналашке, открыл немало промысловых мест на Алеутах. Память о себе достойную в тех местах оставил. Да и правителя подыскал достойного, Баранова Александра Андреевича. Крепкий человек…

— Позвольте спросить, — вдруг прервал тишину Михаил, — сей мореходец в самой Америке побывал?

Резанов рассмеялся:

— Не токмо побывал, но проживал там не один год.

Проводив Резанова, Державин обнял ребят и повел их в свой кабинет.

— В корпусе вашем наставники немало толкуют про иноземных мореходцев, то не без пользы. Токмо не они одни сими делами славны. — Державин взял со стола книгу, погладил переплет. — Еще со времен Петра Великого мореходцы наши хаживали на берега океана на востоке. И Дежнев, и Чириков, и Креницын немало полезных деяний там свершили. Книга сия знатного гражданина российского Григория Шелихова, про те места писана. Прочтите ее, что невдомек, — Державин положил книгу перед Мишей, — меня спросите.

Ребята нетерпеливо поглядывали на книгу. Державин вышел, а они уселись поудобнее на диване. Андрей открыл переплет, развернул сложенную карту. Так вот какая ты, Русская Америка! Мелким бисером чернели названия мест, открытых и заселенных русскими людьми. Алеутские острова, Кадьяк, Афонгнак, Уналашка, Андреяновские острова… Севернее Алеутов, далеко от берега материка, Андрей прочел:

— «Хутор, где живут русские люди».

Немного южнее, у мыса Крестовый, виднелась надпись: «Здесь остался штурман Дементьев с 12-ю человеками в 1741 году».

— Надобно Гаврилу Романовича допросить, что с ними сталось, — сказал Андрей. Он сложил карту и открыл первую страницу…

На фронтисписе была нарисована любопытная картинка. Причалив кормой к высоким скалам, стоял русский корабль. С него, видимо, только что сошел путешественник в европейском платье. Стройный алеут, у ног которого смиренно лежали два громадных котика с глупыми мордами и торчащими клыками, дружелюбно протягивал ему звериную шкуру. Под рисунком затейливой вязью выведены стихи М. В. Ломоносова:

Колумбы росские, презрев угрюмый рок, Меж льдами новый путь отворят на восток, И наша досягнет в Америку держава… [16]

Заголовок книги гласил: «Российского купца Григорья Шелихова странствия с 1783 по 1787 год из Охотска по Восточному океану к американским берегам и возвращение его в Россию». Чуть ниже напечатано:

«Издано в Санкт-Петербурге в 1791 году…»

Лазаревы — первый, второй, третий — отправились в удивительное путешествие по следам именитого гражданина города Рыльска…

16

Из стихотворения М. Ломоносова «Петр Великий» (1760).