Лазарит
Шрифт:
— Мы же, сестры, нарекли младенца Мартином, ибо он родился как раз одиннадцатого ноября, в день, когда церковь вспоминает святого Мартина Турского. Случилось это не далее как четыре года назад.
— Четыре года назад… — эхом повторил Ашер бен Соломон. — Преклоняюсь перед вашей великолепной памятью, госпожа София. Поистине орден имеет в вашем лице неоценимую помощницу. — Он почтительно склонился, приложив обе руки к ниспадающей на грудь курчавой бороде.
Сестра София с важностью заметила:
— Да уж, жаловаться на память мне не приходится. И я не забыла о том, что, покидая землю ромеев, Хокон Гаутсон внес в прецепторию немалый вклад, дабы его супруга и долгожданный отпрыск ни в чем не
6
В XII в. на Руси происходили частые междоусобные войны, разрушившие систему торговых путей «из варяг в греки».
Ашер бен Соломон внимательно слушал собеседницу, по-прежнему следя за маленьким Мартином. Приютские дети тем временем затеяли веселую кутерьму, стали носиться, толкая друг друга. Досталось и Мартину — он упал, капюшон его откинулся, открыв светлые пушистые волосы. Другие дети смеялись, не давая младшему встать на ноги, но сын варанга не уронил ни слезинки даже тогда, когда его окатили водой из лужи. Он молча поднимался снова и снова, хотя все это уже не походило на игру, и старшие дети явно измывались над ним.
Сестра София и не подумала вмешаться, чтобы приструнить шалунов. Продолжая болтать, она поведала купцу о том, что деньги, выделенные на содержание ребенка, давно закончились, что живет он в приюте только из милости, как самый обычный подкидыш, а среди схизматиков-ромеев не так уж много желающих жертвовать на приют Святого Иоанна.
Поняв намек, Ашер бен Соломон развязал свой кошель и вручил госпитальерке несколько серебряных монет.
— Иоанниты [7] всегда были добры к нам, гонимому и рассеянному народу. Поэтому примите мой скудный дар, достопочтенная госпожа. Думаю, вы знаете наилучший способ, как им распорядиться.
7
Иоанниты — еще одно название ордена госпитальеров, связанное с именем патрона ордена — Святого Иоанна.
При этом купец повернулся так, чтобы из окон прецептории, где как раз показался один из орденских братьев, могли заметить, что сестра София принимает у него пожертвование. После этого Ашер бен Соломон направился к воротам, но напоследок бросил еще один быстрый внимательный взгляд на светловолосого и голубоглазого ребенка, разительно отличавшегося от большинства смуглых и черноволосых обитателей приюта.
Дом Ашера бен Соломона располагался в предместье Галата, где и предписано было селиться константинопольским евреям. Их община вела замкнутый образ жизни, члены ее были всецело погружены в собственные торговые дела, христиане избегали общения с иноверцами и редко посещали этот квартал. Впрочем, это не помешало купцу вскоре проведать, что сестра-госпитальерка София была уличена в сокрытии полученных от него денег. В результате она рассталась с должностью смотрительницы приюта и была отправлена трудиться скотницей в одно из располагавшихся
А еще через пару недель в прецепторию явился рослый рыжеволосый юноша, обликом походивший на северянина и говоривший по-гречески с варварским акцентом. Юноша назвался Эйриком Эйриксоном и объявил, что прибыл из округа Согн, что в Норвегии, по приказу своего дядюшки ярла Хокона Гаутсона, чтобы забрать из Орденского дома его жену фру Эллину и их ребенка.
Отец прецептор лично принял рыжего норвежца. Первым делом он поставил его в известность, что жена благородного варанга умерла в родах, а затем поинтересовался, отчего же сам Хокон Гаутсон не явился за сыном. Оказалось, что тот при всем желании не смог бы прибыть в Константинополь, ибо получил жестокое увечье в битве, но велел своему родичу Эйрику щедро расплатиться с орденом и забрать жену и сына.
С этими словами неотесанный пришелец выложил на стол перед прецептором пару приятно позвякивающих мешочков, добавив, что уж если фру Эллина и померла, то его, Эйрика, прямой долг — озаботиться судьбой сына Хокона. Он готов забрать его сегодня же и, пока ветер благоприятствует, а его корабль стоит в столичной гавани, немедленно пуститься в обратный путь.
Прецептор не стал возражать. Маленький Мартин получил напутствие и благословение в дальнюю дорогу, после чего рыжий норвежец взял его за руку и они покинули пределы Орденского дома госпитальеров.
Только убедившись, что за ними не следят, Эйрик отвел мальчика в ближайшую харчевню на побережье Золотого Рога и накормил его густой мясной похлебкой. Себе же велел подать кувшин вина и добрый ломоть свиного окорока.
— Какой же ты все-таки тихоня, — ворчал норвежец, вгрызаясь крепкими зубами в вяленое мясо, хоть и был втайне доволен, что, судя по всему, особых хлопот с этим мальчишкой не предвидится. — По тебе и не скажешь, что ты сын славного ярла! Не дело, конечно, что он оставил тебя и твою матушку на столь долгое время без вестей и поддержки, но ведь и вправду мог сгинуть где-то. Такова судьба воина, но теперь будет кому о тебе позаботиться. Не робей, малыш, не пропадешь…
При этом Эйрик не переставал налегать на густое и темное хиосское. Голос его становился все невнятнее, пока, наконец, он не уронил огненно-рыжую голову на дощатый, изрезанный надписями на многих языках стол и не захрапел.
Подобное в питейных заведениях Галаты никому не было в диковину. А поскольку Эйрик, несмотря на молодость, имел поистине богатырские плечи и на его поясе болтался длинный меч с крестообразной гардой, никто не решился его потревожить.
Мартин просидел рядом со своим «дядей» до самого вечера, с любопытством, но без боязни разглядывая посетителей харчевни. Те приходили и уходили, ели, пили, ссорились, буянили. На них с Эйриком никто не обращал внимания до тех пор, пока совсем не стемнело. Лишь тогда в неверном свете масляной лампы за их стол подсели двое гнусного вида проходимцев и принялись трясти храпящего норвежца и запускать лапы в его кожаную суму.
Встревоженный Мартин, не зная, как разбудить рыжеволосого великана, нашел простой выход — впился зубами в его руку. Эйрик вскочил с громовым рыком, опрокинув стол, и хотя мошенники тут же бросились наутек, успел-таки наподдать одному из убегавших под костлявый зад.
— Я вроде бы немного вздремнул? — осведомился норвежец, дико озираясь налитыми кровью глазами. — А ты… ты, выходит, не удрал, малыш?.. Это славно! Не то досталось бы мне от нашего благодетеля… А ведь он и в самом деле благодетель, раз уж принял такое участие в твоей судьбе. И пусть подобных ему величают еврейскими собаками, распявшими Христа, — клянусь богами старой родины, с этим человеком вполне можно иметь дело… А теперь — в путь, Мартин!