Лазутчик
Шрифт:
Постоянный прибой волн к извилистому берегу острова размыл землю на расстоянии приблизительно 15 шагов; образовавшаяся таким образом бухта была вся густо окаймлена ольхами так, что даже лучи солнца едва проникали сквозь их нависшую почти над самой водой листву; царствовавший под их ветвями полумрак походил на свет потухающего дня.
Когда была снята мачта со снастями и парусом, то судно без особенного труда было введено в бухту; затем, привязав его недалеко от кустов, они так искусно скрыли его, что самый наблюдательный глаз не мог бы его заметить с другого берега.
Сделав это, путники
— Да, будет благословенно небо! — вскричала мать Эдуарда, прижимая к сердцу дрожавшую Карри.
— Аминь! — прошептал ее бедный слабый муж.
— Так ты думаешь, что мы действительно избежали опасности, Эдуард? — спросила Мабель, подходя к корме, где стоял ее двоюродный брат и смотрел сквозь кусты на реку.
— Я надеюсь, Мабель, я надеюсь. Дай Бог, чтобы это было так! — отвечал он тихим голосом, не отводя глаз от западного берега реки.
— Гм! — прошептала быстро Мабель, — ты, кажется, все еще беспокоишься, Эдуард. Что с тобой? Твое лицо выражает мало хорошего.
— Я не знаю наверно, Мабель, но мне кажется, что на той стороне шевелятся кусты. Может быть, я ошибаюсь, но меня пробирает дрожь при мысли, что мы поздно скрылись сюда и уже открыты врагами!
— Ты не должен смотреть на все слишком мрачно, — попробовала ободрить его храбрая Мабель, хотя у самой щеки побелели, как мрамор.
— Я не забочусь о себе и о своей безопасности, ты знаешь, Мабель, — произнес храбрый молодой человек, — но на том конце лодки лежит старый слабый отец, там находятся моя мать и сестра, а здесь стоишь ты, Мабель, и разве не на мне лежит обязанность защищать вас? Правда, я имею поддержку в дяде Амосе, но что значим мы оба, если нам придется бороться с целой толпой диких? Да, если бы мы были все сильными мужчинами, на открытой реке нечего было бы беспокоиться, потому что на восьмерых искусных стрелков навряд ли напала бы даже значительная толпа диких; но так как нас — защитников — только двое, то дело может принять другой оборот, в особенности если они заметят нашу слабость. Хотя у нас и четыре ружья, но недостает рук, чтобы действовать ими, так как на моего слабого отца надежда плоха.
— Я ведь тоже умею обращаться с ружьем, — сказала огорченная Мабель, — надеюсь, что ты не можешь на меня пожаловаться.
— Я знаю это, Мабель, — сказал Эдуард, смотря с удивлением на говорившую, — но разве не стыдно для нас, мужчин, что девушки станут сражаться, а мужчины будут вести себя трусами? Хотя этот Пелег на самом деле и хороший стрелок, но его выходящая из ряда вон трусость делает его более чем бесполезным: он нам в тягость.
— Но разве дядя Амос не может точно так же заставить его стрелять, как заставил править лодкой? — спросила Мабель.
— По-моему, ничто не в состоянии заставить его вести себя так, как подобает мужчине, — возразил Эдуард. — Мы ни в каком случае не можем рассчитывать на него.
— Да, действительно мы не в завидном положении, — произнесла со вздохом девушка.
— Ну, будем надеяться, что индейцы не откроют нас, — утешал ее двоюродный брат, — в этом наше спасение. Мы останемся тогда здесь до наступления ночи и под покровам темноты будем в состоянии без особой опасности направиться к озеру.
— А что, когда мы его достигнем, Эдуард, куда отправимся мы
— Этого я еще сам не знаю, — отвечал он задумчиво.
— Я думаю, что самое лучшее будет направиться на восток и держаться поблизости к берегу, пока не достигнем какого-нибудь форта. Чем далее мы будем подвигаться к востоку, тем незначительнее будет, по моему мнению, опасность, так как полагаю, что между Детруа и Вайне будет сражение и здесь соберется множество индейцев.
— Ах, сюда идет наш храбрый Пелег, — сказала Мабель, видя подходящего трусливого юношу.
— Слушай, Эдуард! — сказал Пелег голосом, вовсе не выказывавшим того страха, какой обнаруживал его взгляд. — Я знаю, ты считаешь себя гораздо умнее меня, и это очень может быть, но я тебе скажу кое-что, о чем ты, конечно, не думал.
— Ну, что там еще?
— Предположим, что индейцы нападут на нас, что тогда помешает им стрелять в женщин, которых мы должны оберегать прежде всего? А? И что может помешать им перестрелять точно так же и нас?
— Наши ружья, я полагаю?
— Это была бы неравная борьба: целая толпа против нескольких. И враг защищенный, а мы открытые для его выстрелов. Нет, принимайтесь-ка лучше за работу, пока еще есть время, и устройте какое-нибудь прикрытие.
— Да! — вскричал Эдуард, пораженный этой мыслью. — Это действительно не лишняя предосторожность. Нужно привести твой план в исполнение.
— Конечно, это будет недурно, — сказал Пелег торжествуя. — Ну, Эдуард, я ведь не такой дурак, каким ты считал меня до сих пор?
Эдуард почти не слыхал этого полувопроса, который был рассчитан на его чувство справедливости, он торопился посоветоваться с дядей.
— Эта мысль действительно недурна, — сказал Амос Щтанфорт подумав. — Единственное затруднение, которое предстоит нам, это то, что дикие могут услышать звук топора, когда мы будем рубить нужный для нас лес.
Наконец они порешили, что мысль Пелега будет приведена в исполнение при первом удобном случае.
Весь приведенный выше разговор происходил шепотом, причем все были настороже на случай опасности.
До этого времени не было заметно еще ничего, что бы могло возбудить беспокойство, как вдруг произошел неожиданный случай, от которого у путников не только замерли слова на языке, но даже в груди захватило дыхание.
С противоположной стороны реки раздался дикий, дьявольский крик, в котором выражалось такое адское торжество, что у слушателей застыла кровь в жилах.
Глава третья
Прошло несколько минут, прежде чем беглецы пришли в себя от ужаса. Тогда взоры всех в страшном недоумении обратились к западному берегу, откуда раздался этот дьявольский крик. В первое мгновение они ничего не могли открыть, но после непродолжительного наблюдения заметили, к своему величайшему беспокойству, что на том месте, где течением больше всего нанесло деревьев, кусты сильно зашевелились и из них мгновенно выскочило несколько человек, которые один за другим бросились в воду и поплыли к острову. В переднем из пловцов Эдуард признал белого, он напрягал все свои силы, чтобы уплыть от своих преследователей-индейцев, которые и в воде не прекращали своего отвратительного воя.