Льды и люди

Норд Борис

Из труб „Седова“ кудрявится серо-голубой дымок. Все голубое и синее, синее… Туман ушел. В торосах и ропаках впереди ледокола копошатся черные фигурки. Это матросы. Они вытаскивают ледяные якоря.

Прощайте, китовые позвонки!..

Прощай, остров Белль!

У СКАЛ КАП-ФЛОРЫ

С правого борта вырос гигантский квадратный мыс. Вверху его океанские ветры выкрошили массивные ниши, Это и есть мыс Флоры. Серым холстом лежало над зелено-свинцовым морем туманное утро. Туман обволок весь ледокол слизью мелкой изморози. Море пенится частой и злобной волной. Лица людей стали жесткими, сумрачными.

Я вспоминаю солнечную ночь накануне в проливе Маркгама, радужные отсветы полуночного солнца в айсбергах. От ослепительных сказочных пейзажей архипелага не осталось и следа.

Сегодня — будни Арктики, ее повседневность. Уныло, тоскливо, серо. Вымокшие собаки тоскливо скулят, не находя на ледоколе сухого места. Старший штурман зло и раздраженно отдает команду о спуске шлюпки.

Путь до берега, казавшегося расположенным в нескольких десятках метров от „Седова“, ставшего среди мелкого битого льда, занял около часа напряженной гребли. Как всегда, Арктика обманывала человеческий взгляд. Тупо стучат весла по проплывающим у самых бортов шлюпки льдинам. Серый безрадостный берег наплывает на нас грудами потрескавшихся валунов. Отвесные, изъеденные временем, морозами и арктическими бурями, скалы Кап-Флоры все растут ввысь. Вершины мыса скрываются в клубах дымящегося тумана.

…Старый матрос, огромный белорусс Бабич, перескочив с носа шлюпки на припай, молниеносно закрепил канат вокруг лежащего на берегу грязного тороса. Бабич второй уже раз на архипелаге. Выпрыгнув на берег, все взваливают на спины ящики с продовольствием. Это — неприкосновенный запас для Тимоши и Кузнецова, когда они зимой будут блуждать по островам в поисках медведей и моржей.

Я и Ходов, ленинградский коротковолновик, едущий зимовать на Северную землю, несем железное знамя Советов. Знамя весит несколько десятков килограммов. Древко его сделано из массивной железной трубы, самый флаг — из крашеного толстого кровельного железа. Сапоги смачно хлюпают в бледно-зеленом мху прибрежного болота. Соразмерив движения, мы упруго перепрыгиваем с Ходовым ледниковый ручей. Изумрудный пышный мох всасывает сапог до щиколоток. Флаг режет плечи. Но вот мы выбрались с отмели на коренной берег. Захрустели мелкие, острые осколки камней — прах древних валунов. Мы спешим к огромным, в два человеческих роста, валунам. У них толпятся все приехавшие раньше на первой шлюпке.

Достигнув валунов, мы с Ходовым бережно передаем флаг в руки Шмидту. Шмидт подымает флаг. Влажный ветер с моря. Флаг тоскливо скрипнул, повернувшись на железных петлях. Закрыв глаза, я ярко представляю себе, как он будет скрипеть в одиночестве, в снежные штормы, в темноте полярной ночи. Призрачные, неживые лучи северного сияния будут вырисовывать в его прорезах серп и молот и серебряные буквы:

СССР

Железный флаг, поставленный в прошлом году командой „Седова“, изогнут в дугу. Железный лист с эмблемами СССР лежит на мху. Кто сделал это? Медведь? Арктическая буря? Люди?… Возмущенные, мы теряемся в догадках.

— У медведя нехватило бы силы, — трясет головой Ушаков. — Нет, флаг погнут штормом.

— Нехватило бы, — соглашается взлезший на валун с надписью белой краской „Герта“ — Журавлев. (Надпись — след шхуны, искавшей исчезнувший русский корабль „Святая Анна“). — Медведь разворотил бы валуны. Ему не согнуть такую трубу.

— Это не шторм, — протестует Ходов. — Флаг согнут по направлению к морю. Следовательно, циклон должен был дуть с севера. А сзади, в сотне метров — Кап-Флора. Воздушный вихрь на протяжении сотни метров не сможет развить силу, достаточную,

чтобы так исковеркать железный флагшток.

— Но кто, кто же тогда? — интересуется Самойлович.

— Люди, — высказывает предположение судовой доктор. Но в его тоне ясно звучит неуверенность.

Люди? Не верится, чтобы люди без специальных приспособлений могли так исковеркать знамя. И для чего? Для чего это нужно на этом ледяном куске земли, где дорог каждый намек на пребывание человека? Мы поднимаем валуны и кидаем их к концу поддерживаемого Шмидтом флага. Груда валунов быстро растет. Их подтаскивают все — Визе, Самойлович, Ушаков и матросы. Этот флаг мы укрепим прочнее прежнего. Его не согнут ни медведи, ни циклоны, ни…

— Классовая ненависть, — говорит полушопотом мне на ухо мой сосед по кубрику, балтфлотец Паша Петров, приволокший с берега большой обросший мхом осколок скалы, — это сделала классовая ненависть.

Да, классовая ненависть. Паша Петров, пожалуй, угадал. Ибо только она не теряет своей силы даже в Арктике. Флаг сломали наверное пробиравшиеся на Кап-Флору на шхунах иностранные зверобои и искатели острых ощущений — богатые туристы. Их суда незаконно посещают Кап-Флору.

С гулким стуком падают к подножью флага валуны. В Арктике серп и молот приводят американских туристов в слепое бешенство. Морской ветер уже несколько минут свистит в прорезях серпа и молота самостоятельно стоящего теперь советского знамени. Шмидт давно уже вместе с нами бросает к его подножию валуны.

Советский флаг на мысе Флора.

— Ничего, ничего, — тихонько смеется он, подталкивая ногой обратно скатившийся валун, — призрак коммунизма бродит уже и по Арктике. Ничего, — этот флаг мы укрепим надежнее…

Миссис Бойс, и испанский бутафорский полярник дон Гисберт, и вы, американский полковник Уильямсон, — в случае вашего нового туристического вояжа на архипелаг, на Кап-Флору, вы опять потеряете аппетит. Не посещайте и островов Белля, Альджера и даже Землю кронпринца Рудольфа: мы и там поставили железные флаги советской страны.

СОЛОНКА ФРИТЬОФА НАНСЕНА

За валуном, у которого мы водрузили флаг, высятся руины досчатого домика. Он покосился, расползся, как растоптанная каблуком сапога спичечная коробка. Его раздавило время. Домик построен по приказанию Седова в 1913 году. Крыша сохранилась только на маленькой кладовой. От жилого помещения остались одни расщепленные, изломанные досчатые стены. В груду брошенного хлама, спаянного льдом, вмерзли старые башмаки, пустые ружейные гильзы да обрывки одежды и разбитая посуда. В кладовой валяются кучи проржавевших банок из-под разных консервов.

Правее и ближе к берегу — четырехугольная изгородь из бамбуковых шестов. Это жалкий скелет второй хижины зимовавшей на мысе Флоры американской экспедиции Фиала. Посредине сгнившего пола лежит чугунная печка с украшениями. Зубная щетка. Изорванные старинного фасона английские высокие галоши. Вокруг печки валяются осколки посуды, обрывки зеленых брюк. На подступающих вплотную к хижине кочках болота — масса медных гильз к старинным карабинам. Четырехугольные ржавые жестяные ящики с законсервированным сушеным мясом — пеммиканом и круглые жестянки из-под галет вросли до половины в мох. Около одного из валунов белеет куча выцветших от старости парусов и канатов. В воде болотистого озерка мокли полусгнившие дубовые бочки и разбитые ящики.