Лебеди остаются на Урале
Шрифт:
Зифа была похожа на журавля, набирающего скорость.
Ранним утром она еще находила время взглянуть на дорогу, по которой сновали машины, проходили нефтяники. Собственно говоря, ее интересовал только один нефтяник, Буран, и она ждала его. Встретив Зифу, он обязательно заговаривал с ней. И на этот раз он что-нибудь скажет, не важно что.
Увлекшись работой, она перестала думать даже о Буране. Кроме толстых, пузатых снопов, девушка уже ничего не видела. Она умела увлекаться.
Руки машинально брали заранее сделанное свясло.
«Не беда, — утешала она себя, — не увидит, так все равно узнает, услышит от других».
Мать Зифы Айхылу выполняла более легкую работу. Годы не те. Она ставила снопы, связанные дочерью, в крестцы; девять снопов в кучу и десятый сверху, как навес.
В свое время не было в Карасяе никого, кто так быстро и умело вязал бы снопы, как Айхылу. Поверьте, не было.
Часа через два мать с дочерью далеко ушли вперед от своих соседок, Танхылу и Назифы, тоже опытных вязальщиц. На этом, казалось, можно было бы и успокоиться, но что-то необыкновенное делалось сегодня с дочерью. Она не оглядывалась ни на мать, ни на соседок, не глядела даже на солнце, которое припекало все сильнее и сильнее. Ее белый платок, завязанный на затылке, мелькал в море хлеба, как чайка среди прибрежных камышей.
Зифа потеряла счет минутам и снопам. Неистовая сила носила ее по полю. Пот, стекая с висков, разъедал глаза. Но руки не чувствовали усталости, поясница не ощущала боли.
Десять секунд нужно, чтобы связать сноп. Сколько же получается снопов за один час? А за весь день? Некогда считать. Чем больше, тем лучше.
Перерыв на обед сделали, лишь когда зной стал нестерпимым, от жары захватывало дыхание. Выпив один за другим три стакана холодного айрана, Зифа сразу заснула в тени крестца.
Айхылу не спала. Каждый раз, когда дочь озабоченно поднимала голову, мать мягко успокаивала ее:
— Поспи еще малость. Мы связали много, почти две нормы.
После обеда Зифа снова по-журавлиному носилась по полю, налетая на работу. Мать с трудом поспевала за ней.
Лобогрейка, стуча прикованными крыльями, кружила вокруг поля. Хайдар не первый год косил и должен сознаться, что никогда еще не видел такой азартной работы. Словно бес вселился в этих женщин!
В глубине души он гордился Зифой. Ему приятно было, что любимая старается ради него.
— Эй, Зифа, не торопись! — кричит он, придерживая лошадей. — Загонишь меня и бедных лошадок.
В ответ Зифа только махнула рукой, будто говоря: знай, мол, поторапливайся, иначе на пятки наступим. Вот будет смеху!
Солнце, как назло, не торопилось садиться. Постепенно росла неприязнь к нему. Какое же медлительное это солнце! Ему легко пройтись по небу. Небось у него поясница не болит и пот с него не льет в три ручья.
Руки покрылись
Первой сдалась Айхылу. Развязав фартук и стряхнув пыль, она сказала:
— Больше не могу и шагу ступить!
Пришло время и для Зифы. Выпрямилась, чтобы взглянуть вперед. Море ржи! Оно и рокочет, как настоящее море, издалека доносится стук лобогреек, где-то глухо ворчит трактор. «Наверно, у нефтяников», — подумала девушка, медленно опускаясь на землю.
Приятно лежать, растянувшись на еще не остывшей земле. Вот так, не шелохнувшись, лежать бы до утра, глядя в ночное небо. Она расстегнула платье, чтобы ощутить прохладу вечера.
Айхылу пошла за бригадиром. Лобогрейка перестала шуметь, постепенно затихало поле-море.
Недалеко от Зифы разговаривали женщины. Она узнала их по голосам. Неторопливый женский разговор вели матери двух парней — Бурана и Хайдара, двух близких ей людей. О чем же могут говорить матери? Конечно, о своих сыновьях и будущих невестках.
— Мой не торопится жениться, — вздохнула Танхылу. — И сватов присылали, и сама не раз говорила с ним, и отец намекал…
— А мой не чает души в Зифе… — говорила Назифа.
Зифе приятен этот разговор, пусть он продолжается хоть до утра!
Приближающиеся голоса прервали беседу женщин. Зифа узнала голос Ясави, с ним бригадир Давлет и Хайдар. Они считали снопы.
— Сто сорок пять крестцов, — сказал Ясави.
— С тем вон сто сорок шесть, — поправил Хайдар.
— Пусть будет по-твоему. Сто сорок шесть, сорок семь, сорок… Айхылу, а где твоя дочь?
— Тут где-то. Позвать ее?
— Ладно, обойдемся и без нее. Сто сорок восемь…
Голоса удалились. За Ясави ушли и старые женщины. Кругом все стихло. На землю опускалась короткая летняя ночь.
Зифа не торопилась домой, надеясь, что нефтяники и с ними Буран нагонят ее. Она сама скажет о снопах, если он не догадается спросить.
Возле мельницы, на небольшой речке, впадающей в Белую недалеко от аула, ее нагнал запыхавшийся Хайдар.
— Искал, искал тебя в поле, не нашел. Думаю: не может быть, чтобы так скоро ушла домой, — говорил он, шагая с ней рядом. — А здорово ты сегодня работала. Знаешь, сколько снопов связала?
Она лукаво улыбнулась.
— Сколько насчитали?
— Две тысячи шестьсот сорок!
— Это на двоих! Нас было двое: я и мама.
— Все равно много, — сказал он. — Я понимаю, ради кого ты старалась… Спасибо. Вот решил с тобой поговорить…
Зифа, бросив на него настороженный взгляд, торопливо сказала:
— Взгляни на дорогу! Опять едут!
Хайдар, недовольный тем, что она, как всегда, уклоняется от разговора, проследил за ее взглядом. В самом деле, по дороге из города шли тракторы, волоча за собой прицепы. На прицепах стояли громадные станки.