Лебединая Дорога (сборник)
Шрифт:
– Славен будь, Чурило Мстиславич, – выкручивая в руках мокрую шапку, сказал ему новогородец. – Беды ждал от тебя, а надо благодарить. Дозволь, княже, попотчуем, чем богаты.
Чурила усмехнулся:
– Смотри дороги к нам в Кременец не позабудь, назад когда поплывёшь… Расскажи-ка ты мне лучше, гость Третьяк Рогович, как там воевода варяжский в Белоозере живёт-может…
Язык у Третьяка оказался подвешен как надо. Без того купец не купец! Пока люди разводили костры и растягивали на солнышке мокрые порты, Чурила узнал, что ни свеи,
А потом корабль подвели к берегу, и маленькие Третьяковичи, увернувшись от матери, живо скатились по сходням. Приметили поблизости Видгу и подобрались к нему, любопытные, хоронясь один от другого.
– Ты кто?
– Ты варяг?
С Видгой не всякий взрослый заговорил бы без нужды. Но когда подбежала молодая купчиха, все трое уже сидели рядком, и Видга рисовал ножом на песке, объясняя, в каком углу населённого мира стоял его прежний дом.
Женщина подхватила близнецов и потащила их прочь, по очереди награждая шлепками. Дружный рёв огласил берег, а Видга сказал ей в спину по-словенски, так, чтобы поняла:
– Рядятся в юбку добрые и злые, но умных немного. Если ты так трясёшься над своими сопливыми, могла бы оставить их в Хольмгарде!
Третьяк услыхал это и повернулся к сквернослову, ибо никому ещё не позволял безнаказанно лаять жену. Князь остановил, спросив:
– А то верно, гость. Что семьи дома не оставил? Лихих людей не боишься…
Новогородец покосился на жену, развёл руками и улыбнулся помимо собственной воли:
– Да вот… напросилась, белого свету ей, вишь, повидать.
Чурила на улыбку не ответил. Хмуро спросил:
– Впервые идёшь?
– По второму разу, княже.
– Ну вот что, гостюшка, – сказал Чурила, глядя на корабль. – Не дело затеял. Не в мирные земли плывёшь. Войско моё видишь? Хазар воевать иду. Сила их, сказывают, по Роси встречь мне поспешает. Тебя бы ненароком не потрепали…
Третьяк помолчал немного, потом ответил так:
– Ты уж не серчай, батюшка кременецкий князь. Мы, словене новогородские, с хазарами не ссорились, наше дело сторона.
Тем часом его люди бережно переправляли по сходням деревянного Волоса. Без Бога – ни до порога, с Богом – хоть за море! Третьяк сам принёс с корабля пёстрого селезня, пойманного накануне. Волоса утвердили в прибрежном песке, воткнули вокруг стрелы. Бросили жребий о селезне: пустить ли на волю, зарезать ли, а если зарезать, то съесть самим или бросить в костёр… Большая дикая птица билась в руках молодого новогородца, хлопая крыльями и яростно шипя. Парень морщился, отворачивая лицо: чего доброго, так и по носу получишь. Но, знать, скотьему Богу ведом был
Державший птицу высоко подбросил её. Селезень сперва тяжело припал к самой воде, но после выровнялся, набрал высоту и, крякая, что было прыти полетел прочь от людей. Крылья его трудились, точно вёсла корабля, уходящего от погони…
Войско, далеко растянувшееся по берегу, мало-помалу подходило, устраивалось на отдых. Новогородцы не захотели оставаться в этом месте надолго. То ли торопились куда, то ли побаивались множества ратных людей… Да и Волос намекал на дорогу. После угощения Третьяк испросил у князя разрешения отплыть, распрощался и пошёл на корабль.
Не любил Чурила впустую тратить слова, но всё же не удержался, остерёг ещё раз:
– От берегов дале держись, новогородец.
Третьяк поясно поклонился, поблагодарил. Когда на лодье стали поднимать паруса, Видга презрительно сплюнул, хотя гости всё проделали безупречно.
Чурила долго стоял на берегу, провожая взглядом корабль… В тот же день, на самой вечерней заре, уехавшие вперёд отроки привели с собой посланцев хана Кубрата.
15
Кубратовы булгары уходили от врага все, сколько их было… Со скрипом катились к северу нагруженные повозки. Кое-кто поднимал юрты на колёса и так ехал. Немирье сорвало булгар с земли, на которую они только начали оседать. Заставило припомнить времена, когда не было булгарина без коня и колёс… Теперь они стискивали зубы, вспоминая зелёные нивы покинутого края. Увидят ли они их ещё раз, да и то – потоптанными, скормленными ненасытным хазарским лошадям…
Юрты булгар широко стояли по берегу, там, где между лесом и водой оставался изрядный клок чистого поля. Юрты были круглые, решётчатые, крытые пёстрыми войлоками. Большинство – совсем невелики: три шага поперек. Там обитал простой люд.
Другие были побольше, повыше, поярче. У коновязей фыркали горячие жеребцы. Это принадлежало Кубратовым родичам и вождям полновластных племён. А самая большая юрта стояла посередине кочевья. Там ожидал гостей пресветлый хан Кубрат.
Чурила приехал к нему со своими боярами, с Органой и старым Буланом. Словенское воинство располагалось чуть выше по реке. Голова его уже раскладывала костры, а хвост, Вышатин Верхний конец, всё ещё тянулся. Сам Вышата страсть боялся, как бы не обошла его почётная чаша у хана на пиру, – прискакал вперёд, нарушив княжеский приказ. Чурила ничего ему не сказал.
Булгарские воины почтительно распахнули перед ними полог… Вход в ханское жилище был по обычаю повернут к югу. Сам хозяин сидел у северной стены, в особом углублении-тёре. Оттого юрта, если поглядеть сверху, напоминала цветок.
По правую руку хана курился отдельный маленький очажок. За очажком сидела родня: двое родных братьев, трое двоюродных, племянники. К ним усадили седоусого Булана. А Органу хан сперва обнял, потом усадил всех ближе к себе.
А навстречу Чуриле он встал…
Эти двое были равны.