Лебединая дорога
Шрифт:
Скегги извивался от боли и унижения, но молчал. Из разбитого носа текла кровь. Видгу он не успел даже царапнуть. Видга сказал:
– Пожалуй, я обойдусь и без камня…
Оторопевшая было Звениславка подлетела к мальчишкам и рванула Видгу за плечо:
– Ты ведь бьешь его потому, что он слабее тебя!
Видга поднял голову и усмехнулся:
– Этот трусишка никогда не возьмёт в руки меча. Если бы он родился в голодный год, его велели бы вынести в лес. Это не воин, а лишний рот за столом!
Скегги
Звениславка проговорила раздельно, зная, что приобретет врага:
– Я думаю, это хорошо, что Хельги – брат твоего отца, а не твой. Ты уж точно приказал бы отвести его в лес…
Худшую пощечину трудно было придумать. Сперва Видга перестал даже дышать. Что учинить над ней за эти слова, убить?
Но нет. Внук Ворона не стал марать кулаков о такое ничтожество, как гардская девчонка. Он только сказал:
– Немалая неудача для меня в том, что Хельги велел называть тебя гостьей.
Он взял Скегги за шиворот и, подняв с земли, пинком отшвырнул его прочь.
– Что ты ему сказал такого обидного? – спросила Звениславка у Скегги, когда Видга ушёл. – Я же ничего не поняла!
Скегги, всё ещё хлюпавший носом, неожиданно приободрился при этих словах. Они как будто напомнили ему о чём-то способном утешить его в самой лютой тоске. О таком, что он не променял бы даже на место за столом подле вождя!
– Все они здесь называют меня скальдом, – ответил он гордо. – Я попробовал мёда!
Было так.
Давным-давно задумал одноглазый Один похитить волшебный мёд… Тот мёд, что придаёт вещую силу вдохновенным словам песнотворца, превращая их то в целительное, то в смертоносное зелье. А хранило его могучее племя злых исполинов. Но перехитрил Всеотец молодую великаншу, приставленную стеречь бесценные котлы. Удалось ему не удававшееся никому. Завладел Один мёдом, обратился орлом и во весь дух помчался домой, в Асгард, в Обитель Богов! Да только и отец великанши превратил себя в когтистую птицу, пустился вдогон.
Долго летел Один то над морем, то над горами. Уходил от погони и не мог схватиться с преследователем, потому что нёс мёд за щекой.
А когда наконец примчался домой, то первым делом выплюнул мёд в подставленный Богами сосуд. И кажется людям, что капелька того мёда досталась каждому, кого охотно слушаются слова. Но рассказывают ещё, будто часть своей ноши Один всё-таки проглотил. И разметал её по земле вместе с орлиным помётом! И вот эта-то доля мёда досталась всем бездарным поэтам, всякому, кто именует себя скальдом, но никак не может им стать!
9
Был у двоих Виглафссонов ещё и третий брат – Эрлинг.
Его жилище стояло на другом берегу фиорда, как раз между Сэхеймом и двором Рунольва Скальда. Люди не дали никакого имени этому дому.
Было так…
Зима, когда родился Хельги, выдалась голодная. Настолько голодная, что многим пришлось вспомнить о страшном обычае выносить из дому новорожденных, которых не надеялись прокормить… В Сэхейме, правда, до этого не дошло. Но кое-кому приходилось совсем туго. Вот и случилось, что однажды вечером, когда Виглаф Ворон ехал к себе домой, его уха коснулся голодный младенческий плач.
Старый воин, должно быть, хорошо понимал, что означал этот крик. Но кто знает, что шевельнулось в его душе! Виглаф свернул с дороги прямо в лес. Раздвинул еловые лапы, и его конь потянулся к незнакомому, но очень шумному маленькому существу.
– Неплохой день сегодня! – сказал Виглаф. И наклонился поднять малыша. – Думал я, что у меня двое наследников. А удача посылает мне третьего!
Он вырастил мальчишку вместе с Хельги. И никто не говорил, будто отличал его от двоих старших. Братья жили дружно. Когда Эрлингу минуло пятнадцать, настало время ввести его в род согласно закону. Виглафа к тому времени уже не было среди живых. Халльгрим сам скроил для брата священный башмак и поставил пиво для обряда. Хельги, крепко друживший с Эрлингом, больше всех радовался, что приёмный брат стал полноправным.
Разлад между ними случился много позднее… Это ведь к Эрлингу чуть не из-за свадебного стола ушла от Хельги красавица невеста, зеленоокая Гуннхильд. Гордый Хельги так и не простил ни его, ни её. И в тот же год, когда журавли принесли весну и наступили дни переезда, Эрлинг пожелал жить отдельно. И ушёл на другой берег фиорда выгораживать себе кусок одаля – наследственной земли.
Халльгрим тогда подарил ему кнарр. А Хельги даже не пришёл посмотреть, как этот кнарр станут грузить…
Ту историю Звениславка услышала от кузнеца, бородатого Иллуги трэля.
– Я сделаю, что тебе нужно, – сказал старый мастер, когда Скегги объяснил ему про писало. – Но только не из бронзы. Я знал человека, у которого была язва на руке из-за бронзового запястья. И Хельги навряд ли подарит мне золотое кольцо, если ещё и ты испортишь себе руку!
Иллуги вырезал гладкую палочку и насадил на неё тонкое железное остриё. Скегги помогал ему как умел, а Звениславка смотрела на них, сидя на бревне. Хельги сперва запрещал ей работать и тем более водиться с рабами. Но потом передумал и разрешил ей делать всё, что она пожелает. Он-то знал, много ли радости в безделье.