Лебединая дорога
Шрифт:
Тихая ночь позволяла не искать убежища у земли… Но всё-таки решено было сделать остановку. Люди знали: эти места – последние на их пути, где знакомый ветер ещё сможет коснуться лица. И родная земля будет лежать где-то у горизонта. Совсем рядом. Протяни руку – достанешь. Скрытая от глаз лишь полуночным сумраком светлой ночи да лёгкими гребешками волн, шелестящих на песчаной мели…
Дома, в Торсфиорде, эта ночь была бы светлей, много светлей. Сколько уже времени качала мореходов Лебединая Дорога, убегающая под киль корабля? Более месяца. И весь этот месяц
Теперь – только чужбина. И впереди, и по бортам, и за кормой. Что там ждёт? И кто там ждёт? Кроме врагов?
Не выдержал даже Халльгрим. Он сказал:
– Не в первый раз иду я этими местами. И всегда мне было весело. Нынче не так…
Один Видга слышал эти слова. А Видга был не болтлив.
Для ночлега выбрали круглый островок, сплошь загромождённый дюнами. Солёный песок не мог дать пищи деревьям. Лишь жёсткая голубоватая трава пронизывала его жилистыми корнями, и длинные листья в кровь резали схватившую руку… Цепкая жизнь.
На этом острове решено было провести ночь и ещё день. А потом двинуться в торговый город Бирку, что стоял в свейской земле, там, где встречалось с морем полноводное озеро Лёг. Следовало пополнить припасы.
Но не только скорбным было расставание с Норэгр! Правду говорят люди: негоже уходить, не отомстив причинившему обиду. И если не судьба сделать это мечом – отомсти словом. Слово, произнесённое умело и ко времени, может стать выкупом за осуждённую голову, лекарством от смертельной болезни… Или смертельным ударом! И всё это смотря по тому, как его сказать.
Поздно вечером люди со всех трёх кораблей собрались на берегу. Халльгрим принёс свой щит, сняв его с борта чёрной лодьи. Старый Олав уселся с ним на песок. В руках кормщика был остро отточенный нож: таким ножом удобно врезать в дерево руны, стремительные и беспощадные, как полёт смертной стрелы…
Халльгрим увидел, как Видга наклонился к Скегги, и тот прошептал что-то ему на ухо; сжатый кулак малыша отбивал в воздухе ритм. Видга кивнул и выпрямился, и Скегги спрятался за его спину. Видга произнёс вслух:
Сыновей родишь ты,нечёсаный конунг,что украсят распрейтвою, конунг, старость…Это было хулительное стихотворение-нид. И сложенное неплохо! Надо думать, Харальд Косматый не заболеет от него и не умрёт, ведь для этого, как утверждают бывалые люди, следует говорить нид прямо в глаза. Но там уж будь что будет – главное, стихи сложены и произнесены прилюдно и Олав начертал их на щите.
В кругу воинов послышался смех, кто-то радовался удачному слову, кто-то пробовал строку за строкой, подбирая иносказание-кеннинг. Это была угрюмая радость!
Олав знай чертил проворным ножом по окованной доске щита. С другого конца толпы подала голос красавица Гуннхильд, зелёные глаза её горели:
ВозьмёшьКогда на поверхности щита не осталось гладкого места, Олав поднялся и понёс его к воде. Народ повалил следом, сыновья Ворона впереди других. Олав зашёл в воду, насколько позволили его сапоги. Пересчитал руны и нашёл, что их число было удачно. Потом повернулся лицом в сторону оставшегося за горизонтом Вестфольда и громко проговорил:
– Нет у нас здесь лошадиного черепа, чтобы насадить его на шест из священного орешника и повернуть, конунг, в сторону твоего дома! Пошлём-ка мы тебе лучше луну морского коня… Ибо думается нам, что и она даст рунам немалую силу! И пусть, Харальд Косматый, это приветствие не даёт тебе покоя и отдыха ни ночью, ни днем, ни зимой, ни летом! До твоего смертного часа – до огня и костра!
Они долго потом вспоминали, как брошенный в воду щит немного покружился на месте, а потом, подхваченный неведомым течением, вдруг довольно быстро поплыл на северо-запад… Мореходы следили за ним, пока он не скрылся из виду. По всем приметам следовало ждать, что щит доплывёт.
А утром потянулись низкие тучи, сочившиеся дождём. Это плакала за горизонтом земля Норэгр… Хельги стал отпрашиваться у брата в поход – развеять тоску.
– Иди, – подумав, разрешил ему хёвдинг. – Думается, мы оборонимся, если на нас здесь нападут… Но к вечеру стану тебя ждать и не прощу, если не вернёшься.
Знал: не дорога была младшему брату опостылевшая жизнь. Отдал бы, и с радостью, честному мечу какого-нибудь храброго венда! Самому везти любимую в жёны безвестному гардскому вождю! Примерь на себя, на своё собственное сердце: не остановится?
Оттого-то Халльгрим говорил с ним сурово. Наверное, суровей, чем следовало. Однако пусть ведает, строптивый: не нужен себе, нужен братьям. И людям, которые за тобой идут и тебе верят. В жизни своей и в смерти воли брать не смей! Живёт на корабле Ас-стейнн-ки – кто её защитит, если падёшь?
Вслух ничего этого не было сказано. Халльгрим долго смотрел на уходивший драккар. Отпустил, а не напрасно ли… Зябкий рассветный ветер заставлял его ёжиться, кутаться в плащ. Крепко запомнило тело стылую осеннюю воду и форштевень Рунольвова корабля! Халльгрим нахмурился, расправил плечи. Не к лицу хёвдингу дрожать.
Когда Эрлинг и потом Эйрик рассказали ему о Вигдис, он слушал их, не изменяясь в лице.
4
Серые облака медленно плыли над морем, едва не задевая голую мачту драккара. Небо походило на глаз, поражённый бельмом. Неужели горел когда-то живой синевой, улыбался солнечно и лукаво? Восточное море угрюмо катило пологие холодные волны. Под мерным дождём, падавшим ровно, без малейшего ветра. Капли постукивали о палубный настил кончиками длинных слепых пальцев: пусти погреться, пусти…