Лебединый клик
Шрифт:
Немало повозившись и вымокнув, мы вытянули и перевернули лодку. Берег сразу осел, и наши ноги снова оказались в воде. Но, кроме меня, пожалуй, никто не обратил на это внимания. Два наших проводника и Семен вытесали деревянные клинья и наперегонки запостукивали топорами. Через полчаса лодку было не узнать. Проконопаченная, вычищенная, с приколоченными скамейками, она уже не вызывала недоверия — хоть куда плыви.
А мужички не унимались. Они свалили две приземистые, корявые сосенки, вырубили по куску ствола с самым прямым и прочным сучком и стали выделывать из этих заготовок уключины.
Сначала волны были ровными, с одинаковыми гребнями, катились размеренно и спокойно. Но не успели мы добраться до середины озера, как гребни задымились, в лодку полетели крупные брызги. На что уж я привычный к волне, и то ежился. На этом утлом суденышке поневоле запоглядываешь на далекие берега. Да и от них толку мало. В случае если начнет заливать лодку и все-таки удастся добраться до берега, не везде на него ступишь. Зыбь.
Озеро Челвинское похоже на рыбий пузырь. Первая часть, затем сужение метров до сорока и второй — меньший участок. Берега везде низкие, чуть заметные у воды. Растительности на них почти никакой: чахлые низкорослые сосенки, искривленные ветрами. И так до самого горизонта. С какой бы стороны ни задуло — сразу волна. И даже ветер стихнет — вода еще долго раскачивается.
Несмотря на волну, первую часть озера мы пересекли напрямик и вскоре вышли в пролив. Мне было как-то неловко сидеть на корме, я предложил мужикам смениться. Один из них скосил на меня лукавый взгляд:
— Что ты, мил человек, не успели отплыть. Насидишься еще на гребях.
«Где тут насидишься, — подумал я, — метров восемьсот осталось пройти по озеру, потом пятьсот протокой — и Кумикуш».
А вот и чуть заметный вход в прокоп. Он узенький, в метр ширины, заросший по кромкам болотным разнотравьем. Проталкиваемся по нему против довольно сильного течения, раздвигая мшистые податливые берега.
То там, то здесь взлетают из-под кустов серые куропатки. Несколько раз спугиваем журавлей. Они поднимаются так неожиданно, что я не успеваю щелкнуть фотоаппаратом.
Вдоль протоки растительность побогаче. Чаще стал соснячок вперемешку с карликовыми ивами и березками. Выше и гуще разнотравье. Особенно выделяются крупные венчики цветущей морошки и белая кипень багульника.
Последний десяток метров. Громкий шум прибоя, шапки пены в узкой горловине — вход в канал, сосна-маяк на берегу, с плоской верхушкой, с обрубленными понизу сучьями. Нашим глазам открылся простор гиганта Кумикуша. Здесь-то и начались наши тяготы. До сих пор помню эти греби и мозоли, что набил рукоятками весел.
Только мы высунулись из протоки, на нас обрушились черные валы — не вода, а мешанина из мелкой торфяной крошки. Лодка закрутилась, заклевала носом. Побагровев от натуги, Семен еле сдерживал ее против волны и не давал притиснуть к берегу. Такого берега я еще не видел. Под ударами разбушевавшейся воды он качался, как хлипкий плот. Кривые сосенки и стелющиеся березки в такт ударам кланялись волне, словно молили о пощаде.
В центре озеро кипело и пенилось. Сильный ветер гнал воду
Свернув вправо, мы стали пробираться вдоль берега, повторяя мельчайшие его изгибы. Несколько раз ветер менял направление, заходя с чистого севера на чистый запад, и мы долго не могли выбрать места потише, чтобы выметать сети.
Пустились в плаванье в четыре часа дня и лишь в десять вечера, когда ветер поутих, очутились в северо-западной оконечности Кумикуша. Здесь на берегу гораздо суше, сосны и березы выше, гуще.
Пока мы ставили три сети, разнося их подальше в обе стороны от нашего привала, с болот поползли сумерки. Солнце зашло, так и не показавшись. Было пасмурно. В закатной части неба грудились тяжелые дождливые облака.
Набросав возле костра березовых прутьев, мы сидели на скамейках, сооруженных на скорую руку. Иначе нельзя: под ногами постоянно хлюпает вода. Позади, ближе к лесу, горбился полуразвалившийся барак. Он стоял с пустыми проемами окон и двери, с заполненной водой ямой вместо пола. У стены барака — приставная лестница из березовых кругляшей. Наверху, на сохранившемся потолочном накате, под остатками тесовой крыши — обтянутый с боков толем балаган.
В нашем конце озеро успокоилось. Тишину нарушали лишь треск костра, комариный писк да легкие всплески. Гладкая темная вода подле берега густо пузырилась — играл мелкий окунь.
Что-то завтра принесут нам сети?
Шквал налетел внезапно. Вода вздыбилась, забурлила. Сыпанул крупный дождь. Дохнуло такой резкой стужей, что наполовину выбранная капроновая сеть так и затвердела жесткой грудой.
От неожиданности у меня вырвало из рук весла, лодку развернуло и поперло. Сеть затрещала.
— Да разворачивай же! Держи лодку! — ругнулся Семен.
Я изо всех сил налег на тяжелые весла. С трудом развернул лодку. Рыбаки, с посиневшими на ветру хмурыми лицами, продолжали перебрасывать через борт пустую сеть…
А ночь стояла теплая. Покойно нашептывал на крыше балагана тихий дождь. К утру потянуло прохладой, становилось все холоднее и холоднее. Свинцовая пасмурь заволокла все небо. Было видно, что на середине озера по-прежнему ходят волны. У нашего берега, правда, плескалась лишь легкая зыбь.
Первые две сети ничего не принесли. Их переставили на новое место. И вот когда выбирали третью сеть, с севера обрушился этот шквал.
Вновь поставить сеть не было никакой возможности. Полчаса выгребая против волны и ветра, мы с трудом вернулись к костру.
Потянулся длинный, нерадостный день. Шквал налетал за шквалом. Сначала с дождем, потом с колючей крупой. И вот уже пошли самые настоящие снежные заряды. На несколько минут все вокруг затягивало белой крутящейся мутью. И долго еще было видно, как матовая пелена, колыхаясь, летит к противоположному берегу.
Пройдет час-два, заголубеет клочок неба, высунется солнце, засверкает на мокрой траве, на листве, рассыплется бликами по волнам. А глянешь чуть в сторону — по горизонту над низкими лесами опять грязно-серая мгла.