Лечь на амбразуру
Шрифт:
На сей раз проблемы, как понимал Юрий Петрович, касались двоих новых фигурантов, появившихся в белоярском деле. Это профи из МВД Суслин и бывшая сотрудница Центрального телевидения, обосновавшаяся в Белоярске, Горбатова. Вот про них Гордееву требовалось знать как можно больше, если не все. Но последнее — это, конечно, из области благих пожеланий, фантазии. Кто они, откуда, что может связывать и все остальное. Потому что слишком уж тесным оказывается круг лиц, устроивших большую драчку вокруг сибирского предприятия. А для того чтобы составить своеобразный график, что ли, схему действующих и противодействующих сил, надо бы все о них знать. Поскольку ненужное в принципе убийство Елисеева — можно ведь было просто дать покрепче по башке
— Я знаю, что твой Макс… — намекнул Юрий Денису на его замечательного компьютерщика, для которого не было особой трудности проникнуть в некоторые секретные досье.
— Да я уже понял, — ответил Денис. — Придется, видимо… Давайте так, друзья мои, я со своей стороны пока ничего не обещаю конкретного, но усилия мы предпримем. Что накопаем, немедленно сообщу. А тебе, Юрочка, я бы все-таки посоветовал, не шибко откладывая, снова поговорить с дядь Саней. Ты ведь знаешь, что равных ему по части строительства версий пока нет.
Вот на такой оптимистической ноте они и завершили свое краткое совещание. Тем более что в агентство буквально ворвался с папкой в руках давешний неприятный посетитель.
— Я нашел, Денис Андреич! — с ходу закричал он, цепляя на вешалку пальто и размахивая папкой.
— Чего это он? — тихо спросил Юрий. И Денис так же негромко, но чтоб Галочка все же слышала, пробубнил:
— Нашел себе шлюху, а теперь хочет твердо знать, кому она продает его коммерческие тайны. Небось новый компромат на нее привез. Ох и гнида, ребята… Ну, пока.
Галочка все же всплакнула, когда уходила от Юрия по длинной «кишке» на посадку в самолет. И были в этих ее слезах оттенки разных чувств, которые мог различить Гордеев. Тут был и определенный страх по поводу происходящего, и горечь от расставания, даже краткого, поскольку Галочка, похоже, начала обвыкаться в жилище Юрия Петровича, наконец, возможно, и благодарность за теплоту и ласку, активно продемонстрированные им по отношению к ней… Да мало ли почему вдруг хочется всплакнуть красивой девушке, которой уже за тридцать, когда, подобно решительно всему на свете, проходит и эта счастливая ночь? Просто такое вот на данный момент состояние души. И Гордеев понимал ее, обещая не задерживаться и сообщить, когда прилетит в Белоярск. День-другой роли сейчас не играли, а вот материалы для обеспечения собственных тылов следовало иметь прочные.
Итак, она улетела, а Гордеев, согласно договоренности с Александром Борисовичем Турецким, отправился к нему на Большую Дмитровку.
Выслушав Юрия, Турецкий заметил, что, по его мнению, адвокат пока действовал верно. И посоветовал обратить особое внимание на семейство Журавлевых. Не нравились ему эти «птицы». А еще Юрию, вероятно, следовало бы внимательнее приглядеться, чем в последние дни занимался журналист Елисеев. Если его следы ведут к известному уже депутату Госдумы, тогда, зная кое-что о характере Евгения, можно предположить, что тот пытался, к примеру, пошантажировать Журавлева-старшего, на чем и прокололся. Лучшей причины убийства, пожалуй, и не придумать. Причем шантаж мог касаться не только самого депутата, но и его подельников в Белоярске. Опять же — не возить ведь оттуда специально киллера!
Одним словом, недолгий разговор с Турецким добавил пищи для размышлений адвоката Гордеева. И потому в конце дня Юрий Петрович отправился на Ленинский проспект, в квартиру, где проживал Женька Елисеев.
Памятуя о вареве, запах которого доносился из кухни, Гордеев, прежде чем подняться к квартире, позвонил снизу по мобильному телефону. После длительных гудков трубку наконец сняли.
— Больше сюда не звоните, гады! Не пущу и не открою! А станете рваться, в ментовку позвоню! Идите на… — И длинная матерная тирада указала совершенно конкретный адрес, куда «гадам» следовало убираться.
Но Юрий поспешил воспользоваться краткой паузой, пока женщина набирала в грудь воздух, чтобы послать своих врагов уже окончательно.
— Люся, послушайте, это говорит с вами Юрий Гордеев. Женька ведь наверняка рассказывал про меня! Не бросайте трубку! Я здесь, внизу. Это же я задержал Женькиного убийцу! Мне необходимо кое-что уточнить у вас, Люся! Вы слышите?
— Ладно… — услышал он. — Но учти, Женька мне рассказывал, как ты его обосрал! Я все знаю!
— Да ничего я не делал! — воскликнул Гордеев. — Он наверняка был под кайфом, вот и ляпнул. Да ведь теперь и вспоминать — дело прошлое. Ему не поможешь. А вот убийцу надо засадить так, чтоб мало не показалось! Ведь открестится, мерзавец!
— Иди, ладно уж… — устало уже сказала Люська.
И Юрий Петрович понял, что она опять под кайфом. Как была и вчера, и, возможно, позавчера, и… Вот в какой компании проживал Евгений. Тут лечись не лечись — один хрен!..
Страшен вид опустившейся женщины-наркоманки. Она еще не бомжует, наверняка ни разу не выходила на улицу за милостыней, но эта перспектива была недалека. Сейчас Люська хоть что-то соображала, могла слушать, внятно отвечать, хотя ее так и распирало желание накинуться на Юрия Петровича, которого почему-то сочла главным виновником всех собственных бед.
Она поначалу так прямо и заявила, и ему стоило немалого труда разубедить ее и вернуть к тем событиям, которые могли происходить накануне Женькиной гибели.
И что ж он узнал? Последнюю неделю Евгений был в непривычно воинственном настроении. Он уверял Людмилу, что дела его должны поправиться буквально со дня на день. Появятся большие деньги, на которые можно будет уехать куда-нибудь подальше от Москвы и хорошенько отдохнуть. Все забыть, подышать свежим санаторным воздухом, отойти от забот, поправить здоровье. Он очень рассчитывал на эти деньги. Какие? Он их должен был получить от какого-то большого чиновника, который обещал. Но тот все почему-то обещал, а больших денег так и не было, и Женька злился, кидался на Людмилу, называл дармоедкой и… Ну понятно, как выражается мужик, когда он не в себе, а перспективы валятся. В последние дни он почти не выходил из дома и все чего-то ждал. А когда звонили, первым кидался к телефону. Но быстро бросал трубку и громко ругался. Пару раз подняла ее Людмила и услышала такой мат, такие угрозы, что с перепугу уронила трубку на пол. А когда подняла и поднесла к уху, услыхала странную фразу: «Ты, бля, трубку-то не кидай и запомни, что я тебя уделаю таким образом, что ты сам себя не узнаешь, падла поганая. Это я тебе говорю…» И дальше последовала очередная порция площадного мата. И самое противное, что эти угрозы повторялись по нескольку раз на дню. Люська боялась вообще брать трубку. Да и Женя ее больше не поднимал. А тут пробились наконец, уж слишком настойчивым был звонивший. Вот Людмила на свой страх и риск подняла. Оказалось, из Белоярска. Собственно, это и был последний звонок, после чего Женьку… достали-таки.
В общем, скорее всего, прав был Турецкий, когда указывал на «большого чиновника». Все, чем мог, по сути, торговать Женька, — это документы из черной папки, за которой шла охота. У него их еще не было в руках, но ведь Минаев же обещал передать. А Минаев всегда свое слово держал. Вот Елисеев и мог попробовать взять Журавлева-старшего за горло под эти будущие документы. Да успел, видно, только поторговаться.
А дальше картинка прояснялась. Горбатова, наверняка следившая за передвижением папки, в Москве передала свою роль киллеру. Тот и завершил бы дело, кабы не адвокат Гордеев. Все становилось на свои места.