Лечить или любить
Шрифт:
— Эд, у твоего отца есть земля?
— Что? Земля?! — удивленный юноша очнулся от своих грез. — Не знаю. В собственности? Есть, кажется. А зачем вам?
— Значит, так, — сказала я ему. — Земля — одна из базовых ценностей. Ты возьмешь в собственность участок земли (пусть отец его на тебя перепишет), не очень большой, но и не очень маленький, прочтешь соответствующие книги и по всем правилам, собственноручно (это обязательно!) посадишь там яблоневый сад. Будешь ухаживать за деревьями несколько лет, пока они не примутся как следует, — подкармливать, укутывать, красить, лечить, поливать — что там с ними еще нужно делать. Пока они не дадут плодов. И даже если
Мать ждала в коридоре.
— Ну, ну… — не могла утерпеть она. — Что тебе сказали?
— Я должен посадить яблоневый сад, — загипнотизированно сказал Эдуард, глядя куда-то в пространство.
Он посадил этот сад. Своими изнеженными руками. И изучал агрономические пособия, и возился с каждой яблоней, как с ребенком. Но яблони, они как дети — слишком медленно растут. Это потом кажется, что они быстро выросли. Эдуард не выдержал, не успел, сорвался. Его откачали в реанимации, отправили в какую-то загородную лечебницу. Мать пришла сказать мне об этом:
— Я больше не буду вас мучить, спасибо, вы сделали все, что могли. Знаете… — грустно добавила она. — В бреду он все беспокоился об этих яблонях…
Прошло несколько лет. Я уже выходила из поликлиники, когда пожилая регистраторша проворчала мне вслед:
— И все ведь вам, Екатерина Вадимовна, психи какие-то звонят. А я что — нанялась на второй этаж бегать? (У нас в кабинетах нет телефонов.)
— Не нанялись, — мирно согласилась я. — А чего психи хотели-то?
— Да и верно, — смягчилась регистраторша. — Я так и подумала: чего доктора попусту беспокоить? Дай да подай ей Мурашову. Я говорю: на приеме, занята. А она тогда: ладно не беспокойте, но передайте, пожалуйста — на яблонях в саду появились первые плоды… Вот ведь новость, правда?
— А мальчик, Эдуард? С ним что? — воскликнула я.
— Про мальчика ничего не было, — уверенно сказала регистраторша. — Заплакала и трубку бросила. И то сказать — сколько ненормальных на свете…
Я неаккуратно веду записи, и просмотр старых журналов ничего мне не дал: я не нашла их номер телефона. Но я могу хотя бы надеяться? Ведь яблони — они как дети.
Глава 35
Муза по наследству
— Я прошу вас помочь мне сохранить семью!
Крылья породистого носа мужчины нервно раздувались. Казалось, у него там жабры и он ими дышит.
— Ага, — сказала я несколько обескураженно. Интересно, кто на его семью нападает-то? Пришел он один.
— Вы ведь всегда работаете из интересов детей, так? — я кивнула. — У меня их двое — сын и дочь. Они любят меня, а я люблю их…
Мужчина вел себя весьма демонстративно, и я мысленно сформулировала самую простую гипотезу: злоупотребляет алкоголем, жене надоело, и она велела ему убираться. Но зачем он пришел убеждать в своей необходимости в семье меня? Если действительно хочет решить проблему с алкоголем, есть специальные службы… Разве что его жена уже была у меня на приеме раньше…
— Меня подводит наследственность. Я не могу сопротивляться…
— Ага, ага, — снова покивала я, укрепившись в своем мнении. Все они так говорят. Кто-то виноват. Знакомо…
— По крайней мере, выслушайте меня! — в голосе мужчины зазвучали умоляющие
— Ну, разумеется, я вас слушаю, — твердо сказала я.
— И не смейтесь, пожалуйста!
Я насторожилась. Тема алкоголизма и алкоголиков, конечно, обыгрывается во множестве анекдотов, но обычно на приеме в детской поликлинике ее юмористическая сторона не просматривается. Что он имеет в виду?
— Рассказывайте!
Игорь оказался прекрасным рассказчиком. Несколько раз я с трудом удерживалась от смеха, но крепилась, поскольку обещала.
Отец Игоря (он и нынче жив и здравствует) — человек творческой профессии. Мама — бухгалтер, но подолгу не работала, вела домашнее хозяйство. Советское детство мальчика было теплым и безоблачным — уютный дом, любовь родителей, пироги по воскресеньям и старая дача с речкой в курортном поселке. Подростковый возраст мальчика совпал с кризисом среднего возраста у отца. В семье начались проблемы. Однажды (Игорь все слышал из соседней комнаты) отец прокричал матери буквально следующее:
— Пойми, я — творческий человек, а ты убиваешь во мне все то, что я сам в себе ценю! Ты хорошая жена и мать, но рядом с тобой я не могу дышать, я задыхаюсь! Мне давно скучно и затхло в твоем уютном мире, я уже перестал надеяться, но тут я встретил ее! Она — моя Муза, тебе не понять!
Мать от ужаса потеряла себя, валялась у мужа в ногах и просила его не уходить, пожалеть ее и Игоря. Отец был непреклонен и вскоре после этого разговора собрал чемодан и отбыл. Естественно, к Музе. Мать переживала страшно, целыми днями лежала лицом к стене, на Игоря не обращала никакого внимания, не готовила еду. «Мы прожили с ним тринадцать лет, и все это время он, значит, не дышал!» — рыдала она в ответ на увещевания приятельниц. По контрасту с прежним благополучием теперешняя их жизнь стала ужасной. Парнишка возненавидел обоих взрослых, которые его так жестоко обманули. Потом мать сходила к какому-то врачу, который прописал ей таблетки и задумчиво сказал: «Вы знаете, мне почему-то кажется, что он — вернется…» Мать не поверила, но таблетки помогли, она начала возвращаться к жизни, и все стало понемножку налаживаться.
Через год отец и вправду вернулся. С тем же чемоданом. Она оказалась не музой, а стервой. Домашние борщи и надежный уют оказались для творчества не менее важными компонентами…
Прошло года два. Забытые было скандалы забушевали с новой силой. Однажды отец пришел непривычно тихий и сказал: «Раиса, нам надо объясниться». — «А! Снова Муза? — сказала обо всем догадавшаяся мать. — Не надо объясняться. Сейчас я соберу тебе чемодан». — «Но как же?!» — оторопел отец, явно настроившийся на долгие рассказы о своем творчестве и новой, плодотворной в этом смысле любви. — «А вот так!» — сказала мать и полезла на антресоли.
В этот раз поход за Музой продолжался всего около полугода. Мать снова пила таблетки и казалась вполне уравновешенной. Игорь встречался с отцом, познакомился с Музой и глядел на нее с подростковым недоумением — она имела ноги полтора метра длиной и все время хлопала глупыми накрашенными глазами.
Удивительно, но обучаемость отца Игоря на ошибках была явно ниже средней: в дальнейшей жизни семьи имелось еще два эпизода, причем последний пришелся на период, когда Игорь служил в армии. Письма от матери и отца пришли в часть практически одновременно. Отцовское начиналось словами: «Мне кажется, ты поймешь меня, сынок…» А в материнском письме, после советов по лечению простуды и вопросов, что прислать в посылке, следовало: «Из наших текущих новостей: твой папаша слинял к очередной Музе…»