Лечить или любить?
Шрифт:
— Но он же не будет слушать, — сразу же по окончании объяснения возразила Мария Михайловна. — Уйдет в свою комнату и дверь закроет. Включит музыку, наушники возьмет…
— Не ваши проблемы. Вы продолжаете говорить, пока сил хватит. И не забывайте: только о своих чувствах; только в форме «Я-посланий»; никаких оценок Сашиной личности.
— Хорошо, я попробую, — неуверенно согласилась Мария Михайловна. Видно было, что предложенная методика ее совершенно не впечатлила. — А когда мне к вам прийти?
— Ну,
— Постараюсь.
Вторник, пятнадцать минут седьмого.
— Здравствуйте, извините за опоздание, я бежала с работы, но транспорт…
— Здравствуйте, садитесь. Рассказывайте, как успехи.
— Да никак. Я все делаю, как вы велели. Произношу в коридоре возле ботинок такие монологи, что уже начинаю думать, не податься ли мне в какой-нибудь народный театр, если таковое еще сохранились. Правду сказать, выговорюсь, и вроде полегче становится.
— А Саша?
— Саша прячется, музыку включает, как я вам и говорила. Потом иногда выглядывает, проверяет, все уже или я еще митингую.
— Сам ничего не говорит?
— Нет, молчит. Один раз пальцем у виска покрутил: вроде, ты что, мать, с ума сошла?
— Вы высказались по этому поводу?
— Разумеется! Это же затягивает, хочется еще и еще говорить. Вроде наркотика. Ну, вы-то, наверное, знаете…
Я кивнула.
— Можете воспроизвести отрывок из любого монолога?
— Пожалуйста! — подозрительно охотно согласилась Мария Михайловна, прижала руки к груди и начала:
— Когда я вижу эти ботинки, мне кажется, что вся моя жизнь прошла зря. Все напрасно, все впустую, все как в бездонный колодец! И холодные ночи, и безрадостные дни, и отчаяние, и надежды… У меня ничего не получилось, я ошиблась где-то в самом начале, в чем-то очень существенном и долго не замечала своей ошибки. Я и сейчас не знаю, в чем она заключается, но уже расплачиваюсь за нее… — на глазах женщины заблестели слезы. Шекспир!
— Спасибо, достаточно! Очень впечатляет! Продолжайте в том же духе, думаю, осталось недолго.
— В каком смысле недолго?
— Скоро Саша должен тем или иным образом отреагировать на происходящее.
— Как это — тем или иным образом?
— Самое обидное будет, если он просто уберет ботинки, и мы так никогда и не узнаем, что это было.
— А вы думаете, он может их убрать?
— Может, может, только хотелось бы, чтобы он сперва высказался. Приходите, как только что-нибудь произойдет.
Саша и Мария Михайловна пришли на прием вместе в конце следующей недели. Саша был мрачен, Мария Михайловна как будто помолодела лет на пять-семь.
— Посидишь в коридоре минут пять? — спросила мать и, слегка пританцовывая, прошла в кабинет.
— Посижу, только ты быстрее там, — угрюмо буркнул сын. Сейчас он был гораздо больше похож на нормального подростка, чем в прошлую нашу встречу.
— Кажется, у тебя появились проблемы? — прошептала я в Сашино ухо, привстав на цыпочки.
— Появятся тут! Это вы ее научили?! — прошипел Саша в ответ. Я радостно кивнула.
— Вы представляете, он убрал ботинки!!! — радостно заявила Мария Михайловна. — Я зря вам не верила. Все
— Как это было?
— Ну, я как всегда рыдала в коридоре, как Ярославна на какой-то там стене. Тут он выскочил из комнаты, из глаз искры сыплются в самом прямом смысле этого слова, и заорал: «Ты думаешь! Ты чувствуешь! Тебе кажется! А тебя когда-нибудь интересовало, что я чувствую!!!» Я, конечно, сразу поняла, что вот это и есть тот результат, о котором вы мне говорили, и заверила его, что я только и мечтаю узнать о том, что он чувствует. Тут он… тут он заплакал… Вы представляете? Я ему всегда говорила, что мужчина должен быть сильным, и он лет с шести не плакал. А тут вдруг… Я растерялась, а он сквозь слезы говорит: «Ты сама реши, зачем я тебе нужен, а то я ничего не понимаю!» — Я тоже разревелась, говорю: «Ты — жизнь моя, у меня, кроме тебя, никого нет, я тебя люблю больше всего на свете!» Он меня обнял, мы вместе поплакали, потом я пирог испекла, а на следующий день
— их не было! Вы представляете — их не было!!!
— Та-ак, — никакой эйфории по поводу произошедшего в семье катарсиса я не испытывала. — И зачем же вы теперь пришли? Раз у вас все так хорошо наладилось?
— А это он сказал, — несколько растерялась Мария Михайловна. — Саша. Так и сказал: ну, добилась своего? Пойдем теперь к твоему психологу разбираться…
Оп-ля! — я мысленно поаплодировала Сашиному интеллекту и замечательной генетике крупного ученого Вадима. Мария Михайловна не сумела разглядеть, что проблема осталась на месте, ботинки по-прежнему застилали ей весь горизонт, а пятнадцатилетний Саша — увидел! Умница Саша!
— Зовите сына!
— «Ты сама реши, зачем я тебе нужен…» — процитировала я. — Объясняй, как можешь. Я тебе помогу.
Обычный, очень крупный, сумрачный подросток смотрел на меня с явным недоверием.
— Ты — пострадавшая сторона. Я — за тебя. Верь. Говори. Ты можешь, у тебя отец был ученым, у тебя у самого сильный интеллект. Очень много всего было вложено, жаль, если сейчас все рухнет. Только ты можешь спасти. Говори, пробуй. Я не могу за тебя. Потому что только догадываюсь. Лишь ты знаешь наверняка. Говори.
Медленно, очень медленно начинается разговор. Десятки наводящих вопросов, мучительные паузы, где-то уточнения матери, где-то мои подсказки, варианты. Постепенно вырисовывается целостная картина.
— Я не знаю, как себя вести. Я не умею хамить, не люблю этого. Я не могу постоять за себя. Я очень большой, тут мне повезло, ко мне никто не лезет. Если бы лезли, я бы не мог даже дать сдачи. Я — трус. Я боюсь, что получится неудобно, некрасиво, неправильно. Вы спрашивали, почему я не встречаюсь с девушками. Думаете, мне не хочется? Я — боюсь. Я смотрел хорошие фильмы, читал хорошие книги, мать рассказывала мне про отца. Вот, так надо. Разве я смогу так? Все вокруг ведут себя по-другому. Но, может быть, мне только так кажется? У меня нет близких друзей. Я никого к себе не подпускаю — это вы верно заметили. Мне так удобно, потому что я знаю, вижу вокруг, друзья — предают. Что делать тогда?