Лёд Апокалипсиса 2
Шрифт:
Оставил пока в квартире гроб, прогулялся до пятого этажа. Лестницы на крышу нет. Люк под потолком на замке. Скорей всего ещё и завален сугробом. Ладно. Кручу головой, выбираю старенькую фанерную дверь, выбиваю ударом ноги, вхожу. Ищу балкон. Ага, в наличии, на кухне. Отковыриваю, выхожу с «сугроб». Сравнительно высокая точка обзора. Правда, снегопад мешает, рассмотреть размер населенного пункта пока не получается.
Ввалился обратно. Справа зал. На диване гора одеял и всякой одежды, среди которых женская голова, лицо укрыто
Повешенье не самое простое самоубийство, дядь. В трех четвертях случаев шейные позвонки не ломаются, умирающий испытывает всю гамму эмоций и боли, бессилия, животного страха. Тело проходит через судороги, вываливается язык, сфинктеры освобождают содержимое мочевого пузыря и кишечника, мышцы напрягаются, так что могут сломать собственные кости. Короче, так себе смерть. Не рекомендую. Сейчас это счастье замерзло, но всё же…
Поднимаю топор, лезвием срезаю банальную бельевую веревку, смотанную в несколько слоев, труп с гулким грохотом падает. Уворачиваюсь, укрываю его одним из одеял.
Открываю наугад несколько полок серванта. В одной из них потасканный паспорт без обложки.
Сайнишев Петр Исаевич, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения. Пу-пу-пу. А что прописка?
Ижморский район, поселок Чехарда, улица Садовая, дом одиннадцать, квартира тридцать восемь. А ну-ка, проверим догадку.
Снаружи, на пострадавшей от моего пинка двери, помутневшие металлические цифры 38. Значит это та квартира, дом, улица и это поселок Чехарда. Каких только названий нет на свете. А где у нас поселок Чехарда по отношению к Городу?
Разозлившись от невозможности получить ответ на этот вопрос, принялся последовательно вскрывать все квартиры подряд (только некоторые на смог), постепенно спускаясь вниз. Руки болят, картинки квартир мелькают калейдоскопом. Внезапно на стене очередной квартиры на втором — карта области. Стоп. Присаживаюсь, тычу трясущимся пальцем с грязным ногтем, нахожу Ижмору, возле неё точечка Чехарда. К северу и чуть на восток от областного центра. Далеко.
В одной из квартир раздобыл портновский метр. По логике пропорции/масштаба, получается примерно стольник, может чуть больше.
Осмотрел квартиру вокруг себя. Хозяин явно пьющий одинокий педантичный медик, чьего трупа нет в наличии. Перетаскиваю сюда гроб, буду ночевать тут. Окна занесены почти доверху, света поступает мало.
Высокий металлический стул, пробиваю в нем дыру, вскрываю квадратный метр линолеума (это такая защита от пожара), в зале ставлю громадный алюминиевый поднос, посредине стул. В пробитую дыру в стуле вставляю гофрированную трубу от вытяжки, вывожу её в сторону приоткрытой форточки. Изолирую, фиксирую скотчем и кусками пищевой пленки из двадцать девятой.
Развожу маленький костёрчик, попутно убирая из зала всё, что может вспыхнуть
Погрел еды, забаррикадировал дверь в квартиру, увалился спать. Чехарда, твою мать. Ну, прогресс налицо. К концу дня я знаю, где нахожусь, сколько мне пилить, есть населенный пункт под пополнение припасов и время, чтобы собраться с силами.
Бывают люди, которые вызывают отвращение, отрицательные ощущения, неприязнь — с первого мгновения.
Конец моему одиночеству. И это меня ни разу не порадовало.
Карта области снята со стены квартиры доктора, усилена тотальным слоем скотча от ветхости. Не хватает только компаса, нового термометра (прошлый, из гостеприимного дома — банально забыл взять с собой) и пополнения в рядах продовольствия. Мой план был в этом смысле прост как три рубля. Обшариваю дома, ищу термометр, компас, провизию и ценное барахло. Перемещаюсь, ориентируясь на свою временную базу без какой-то внятной системы. Просто разведка.
И вот я только что узнал, что в Чехарде есть ещё живые люди. Выжившие.
Ходил по сугробам, не таясь, потому что ни зверей, ни людей не видел. Только очередная, а может и та же самая ворона из поселка лесорубов наблюдала за моими пыхтениями, размеренно покачиваясь на покосившейся телевизионной антенне. Внезапно, из какой-то щели наперерез мне решительно двинулась тётка, которая тащила за руку вяло сопротивляющегося ребенка.
Женщина была немолода, с безвольным подбородком, круглым от жирности и слегка обвисшим лицом, злыми бегающими глазками. Что-то в её внешности сходу отталкивало.
— Молодой человек. Молодой человек. Почему вы не отвечаете? Молодой человееееек!
Да млять. Остановился. Молча дождался пока подойдут.
— Молодой человек. Вы обязаны нам помочь. Вот, у меня ребенок. Нужны продукты питания, вещи первой необходимости, топливо. Вы обязаны помочь женщине, которая оказалась в трудном положении! Мне нужны одеяла, лекарства, дрова. Вон у вас какой топор.
Она резко и зло одернула ребенка — девочку лет десяти, которую зачем-то привела с собой, та пыталась упасть или сесть. Тётка пригнулась и что-то прошипела девочке на ухо.
— А твоя мама всегда такая злая?
Тётку слегка тряхнуло, её глаза расширились от гнева.
— Мама добрая, — тихо ответила девочка и шмыгнула носом, опустила глаза. И добавила, значительно тише. — Но это не моя мама.
Тётка густо покраснела лицом, сунула руку в карман своей растрепанной меховой шубы явно с чужого плеча и принялась выворачивать воротник куртки девочки. У той блеснули слёзы.
Любопытно.
Легонько качнувшись, оторвал руку женщины от девочки, уверенно толкнул тётю-мотю в снег, одновременно придержал ребенка. Присел, чтобы уровень моих глаз совпал с её.