Лед и фраки. Записка Анке
Шрифт:
Но Билькинс все же говорил:
— …Нет и нет. Я не соглашусь очертя голову переть на лед. Я вам уже доказал, что мы лишились зонда. Из–за этого мы не можем определить момента приближения к поверхности льда. Мы рискуем разбиться при малейшей неосторожности. Поверьте мне, в данном положении у нас очень мало надежды на благополучный исход предприятия, но если лодка будет затоплена, мы и вовсе будем лишены надежды когда–нибудь выбраться отсюда.
В кубрике царила тишина. Сквозь заунывное бормотанье вала, доносившееся из–под металла палубы, с дальнего конца лодки, врывался вой
Билькинс медленно обвел глазами слушателей:
— Слушайте, ребята… Я могу предложить только одно. У меня нет никакой надежды на то, что наш алмазный бур в исправности. И самое опасное, если повреждена еще труба. Тогда, выпуская этот бур, мы можем открыть доступ в лодку воде. И едва ли нам в таком случае удастся уже что- нибудь сделать, чтобы от нее избавиться. Но все–таки я считаю бурение единственным средством, если не выбраться на поверхность льда, то, во всяком случае, получить свежий воздух и для дизелей и для наших легких. Поэтому, ребята, я предлагаю — сделать попытку бурить лед… Кто не возражает, пусть поднимет руку.
Билькинс окинул взглядом голосующих. Уже самый вид этих апатично приподнятых рук говорил о полном упадке физических сил и об отсутствии энергии у подавляющего большинства его спутников.
Билькинс тут же мысленно выбирал себе помощников в предпринимаемой попытке. Задача не ограничивалась приведением в действие буровой машины. Нужно было приготовить все для возможного устранения течи, если бы таковая открылась. А на случай, если бы удалось пробить лед, нужно было привести в готовность дизеля, чтобы воспользоваться возможностью зарядить аккумуляторы,
Билькинс сделал попытку нарисовать план действий экипажу. Но никто и слушать не хотел про то, что может встать вопрос о новом погружении. Мысли и желания всех были направлены на одно: всплыть и пробиться сквозь лед для того, чтобы выйти на его поверхность.
— Ну, хорошо, ребята, а если нам все–таки не удастся пробиться? Ведь мы же должны быть готовы к необходимости продолжать плавание. В этом, по существу, не будет даже ничего опасного, коль скоро мы получим запас свежего воздуха на несколько суток. Срок вполне достаточный…
— …для того, чтобы еще раз обойти вокруг полюса? Нет уж, каптэйн, это вы оставьте себе.
— С нас довольно. Нам нужен воздух — и больше ничего. Никаких подвигов и никаких открытий!
— Ко всем чертям новые земли и славу… Не правда ли, ребята?
— Правильно… К дьяволу все открытия… Гони домой! Выпустите нас наружу и мы уж найдем дорогу!
— Хорошо, — покачав головой, сказал Билькинс, — я постараюсь выпустить вас на лед. Только потом на меня не пенять. А теперь довольно разговоров. За работу.
Билькинс вызвал несколько человек и ушел в центральный пост. Скоро придушенную тишину лодки коротко резанул звонок.
— Приготовиться к всплытию!
Голос Билькинса звучал, как всегда. Каждое слово было твердым и четким. Ясно доходило до сознания экипажа.
Яркие
И снова заставил всех встрепенуться приказ с центрального поста:
— Продуть носовую!
Никто не подозревал в этот момент о том, с каким внутренним трепетом прислушивался Билькинс к стону выгоняемой из цистерны воды. Малейшая заминка в продувке означала бы, что последняя надежда на спасение рушится, как карточный домик.
Но все шло как следует. Увлеченные обычной работой и привычной обстановкой напряженного ожидания беспрекословных приказаний, над которыми не нужно и нельзя раздумывать, приказаний, требующих немедленного и самого тщательного исполнения, — люди напрягали все внимание и силы, чтобы не пропустить ни единого звука, доносящегося по переговорным трубам с главного поста.
На эти слова была теперь вся ставка. Ничто не отличалось от повседневной обстановки всплытия, какие сотни раз совершил каждый из членов экипажа, но никто и никогда не сознавал так отчетливо, что от точности движений, от быстроты реакции зависит то, на чем были сосредоточены все помыслы и что свинцовой тяжестью в висках напоминало о себе при каждом движении — возможность глотнуть чистого воздуха.
Стоя на своем месте, Билькинс впился в приборы. Он готов был пальцами подгонять стрелку глубомера. Но вот осталось несколько метров. Билькинс выровнял лодку. Медленно, на одних рулях подходил «Наутилус» к поверхности льда, закрывшего его от солнца и воздуха. Поколебавшись минуту, Билькинс прильнул к телефону и передал во все отделения:
— Мы подходим к самому льду. Приготовьтесь к возможному толчку.
На всем судне воцарилась тишина почти непереносимая. Моторы вращались на самых малых оборотах. Едва слышным звоном отвечал гребной вал.. Никто не знал, как даст о себе знать лед. И вдруг настороженность лодки прорезал пронзительный животный вой. Кричал извивающийся в своем углу связанный Филиппс. Ему ответил из- под трапа главного поста взрыв выстрела, потрясший неподвижный воздух лодки. Люди шарахнулись от своих машин. Но раздавшийся спокойный голос командира вернул их на места:
— Все по местам… Эванс покончил с собой… Мир его праху. Все по местам! Сейчас лед.
Билькинс бросил эти слова наобум. Только для того, чтобы заставить людей вернуться к машинам. Но точно в подтверждение над главным постом раздался оглушительный скрежет железа, эхом разнесшийся по всему корпусу. Лодка задрожала и остановилась. Качнувшись несколько раз в раздумьи, «Наутилус» сделал еще небольшой скачок вперед и вверх и замер.
Теперь Билькинс не успевал подавать команду. Люди работали, как бешеные. Обливаясь потом, при каждом движении хватаясь руками за все, что попало — только бы удержаться на ногах — команда выполняла все указания командира, как на образцовом учении. Не прошло и трех минут, — труба бура была поднята на высоту рубки. Через несколько сантиметров она должна была встретиться со льдом.