Лед и пепел
Шрифт:
В Москве начальник Политуправления Главсевморпути Валериан Дмитриевич Новиков рассказал нам о сути предстоящего задания:
— Вам надлежит выполнить несколько десятков полетов в блокированный Ленинград — вывезти сотрудников Арктического института и его ценнейший архив в Череповец. Положение в городе тяжелое, люди гибнут от голода, от постоянных бомбежек и артиллерийского обстрела. Город, как вы знаете, окружен. После прилета в Тихвин или Новую Ладогу, на месте уточните с военным командованием все условия полетов. Там же вам дадут в прикрытие истребители. Действуйте сообразно обстановке и помните — другого самолета
— Ясно, Валериан Дмитриевич, — не по–военному ответил Орлов.
— Это задание получено от товарища Микояна. Кстати, какое вооружение на самолете? — озабоченно спросил Новиков.
— Одна центральная башня с тяжелым пулеметом УБТ и личное оружие.
— Не богато. Без истребителей не вылетать.
— Самое надежное наше оружие — плохая погода, а то, что на борту, — для успокоения психики. Боюсь, что истребители сопровождения только привлекут внимание фашистских самолетов, — заметил я.
— Валериан Дмитриевич, будем действовать согласно обстановке на месте. Штурман прав, — согласился Орлов.
— Ну, хорошо. Осмотритесь на месте. В ваши тактические действия не вмешиваюсь. Надеюсь на ваш опыт, но будьте внимательны и осторожны. В одном из полетов я обязательно с вами буду, — сказал на прощанье Новиков.
Утром следующего дня мы были уже в Тихвине, где и представились командиру части, доложив ему о нашем задании. Не спросив подтверждающих документов и не удивившись нашему партизанскому виду — военной формы мы не имели и одеты были в видавшие виды кожаные костюмы, — он приказал заправить наш самолет горючим, а нас повел в столовую обедать.
— Придется вам денька два поприпухнуть. Погода совсем испортилась, мы уже не летаем третий день. За свою машину не бойтесь, после заправки отбуксируем в капонир. Налеты не часты. Вот только смущает ее белый цвет: издали приметна, — говорил он за столом.
— Нам такая погода подходит. Немецких истребителей не будет, лишь бы принял Ленинград, — ответил Орлов.
— С Ленинградом у нас прямая связь. Договоримся. Но погода… — командир части покачал головой.
— В такой погоде наше спасение. Пойдем по низам. Будет хуже в ясные дни. Вы получили приказ о сопровождении? — спросил Орлов.
— Есть общее указание — прикрывать транспортные машины истребителями. В хорошую погоду над Ладогой идут воздушные бои. «Мессера» все время барражируют над коридором. Ваша машина как белая ворона. Фрицы сразу набросятся. Да вы не расстраивайтесь, — поспешно добавил он, — прикрытие будет надежное. Мои орлы не дадут в обиду. А знаки на хвосте — голубой вымпел Севморпути — обязательно закрасить. Нарисуем звезду.
Часа через два, получив «добро» Ленинграда, мы вылетели. Сергей Наместников, забравшись в башню стрелка, наблюдал за обстановкой в воздухе, хотя это и было излишним — горизонтальная видимость упала до пятисот метров, а иногда и того меньше, шли над самыми вертушками леса. Наконец выскочили на Лодейное Поле и вскоре уже «брили» над волнами Ладоги. На подходе к Марьину маяку погода стала улучшаться. Теперь мы не боялись столкнуться с мачтами встретившегося корабля или постройками на берегу. Нас поджидала другая опасность — истребители фашистов. Но, очевидно, низкая облачность задержала взлет вражеских самолетов. Еще двадцать
Подруливая к месту стоянки самолета, мы с любопытством осматривались. Все самолеты стояли в глубоких капонирах, закрытых сверху маскировочными сетками, чуть поодаль от аэродрома торчали стволы зенитных орудий и счетверенных пулеметов. Поле было обезображено воронками от авиабомб и снарядов. Нас сейчас же определили в один из свободных капониров, и тут же подъехал бензозаправщик. Кто прилетел, зачем — об этом не спрашивали. Окружившие нас летчики из истребительного полка недоуменно рассматривали нашу машину, окраска которой так не вязалась с мерами маскировки. Подъехавший на «газике» комендант аэродрома, не поздоровавшись, закричал:
— Что за фазан прилетел? Вам что, жить надоело? Вы же демаскируете нашу точку! — и с подозрением начал рассматривать нас.
Орлов по форме доложил о цели прилета и передал адресованный в штаб обороны Ленинграда пакет. Посмотрев на адрес, комендант смягчился.
— Отчаянные вы головы! А я-то думал, кто это летит к нам в такую погоду. Вот что, товарищи… званий ваших не знаю и не вижу. Пакет будет немедленно передан по назначению, а вы пока — на отдых. Машину вашу будем камуфлировать. Кстати, немедленно в столовую, через сорок минут начнется очередной артобстрел. Немцы в этом деле очень пунктуальны.
Получив расписку за сдачу секретного пакета и пронаблюдав выгрузку самолета, мы отправились в столовую. Есть не очень хотелось. В Тихвине нас накормили, но мы решили узнать, чем кормят в осажденном городе, да еще летный состав, норма питания которого значительно выше, чем в остальных родах войск. В столовой, размещенной в большой землянке, со столами, накрытыми белоснежными скатертями, худенькие девушки с бледными лицами, приветливо улыбаясь, подали нам жиденький суп, где вместо мяса плавало по два–три кусочка картофеля, а на второе — по ложке пшенной каши. У каждой тарелки лежал кусочек хлеба неопределенного цвета и вкуса, весом не более ста граммов и стояла на четверть наполненная кружка с водкой.
— Сто граммов фронтовых вам положено. Вы же прилетели с задания, — объяснил нам дежурный офицер.
Суп и каша под водку проскочили незаметно, а хлеб, по молчаливому взаимному согласию, мы оставили для девушек. Весь обед не занял и десяти минут, хотя об артобстреле мы и не думали.
На командном пункте, где мы пытались связаться с Арктическим институтом, услышали, вернее, почувствовали первый разрыв снаряда. Глубоко под землей звук еле слышен, но стены задрожали и посыпался песок из щелей потолка в три наката. Все машинально посмотрели на часы. Было пятнадцать часов двадцать минут.
— В пятнадцать тридцать пальба прекратится. Стреляют по норме, — проговорил комендант и тут же начал звонить по наблюдательным точкам, выясняя, где падают снаряды и есть ли попадания.
Действительно, в указанное время разрывы прекратились. Все снаряды летели в зоне аэродрома, но ни один самолет не пострадал, уцелели и постройки.
— Вот так ежедневно. Шуму много, а дел на копейку. Бьет километров за двадцать. Накрыть бы его там, да нечем. Но долго не поозорничает, прибудут «петляковцы» — дадим ему! — спокойно, с чувством глубокой ненависти, говорил комендант.