Лёд
Шрифт:
— Доктор Тесла есть? Дайте-ка руку!
Папиросу выплюнуло под вагон.
Серб даже не удивился. Теперь, кроме него и Олега, не было никого; Фогель отправился за людьми князя Блуцкого, что были обещаны для охраны вагона на время стоянки. Чем ближе было к Иркутску, все становились более нервными.
— Есть у вас здесь та динамо-машина? Или, быть может, скорее будет просто переставить ток в насосе. Пожалуйста!
Доктор Тесла голой ладонью погладил выбритую губу. Тьветные остаточные рефлексы переместились по его пергаментно бледной коже.
— На плюс?
— Плюс, так, плюс: больше тьмечи, Мороз! Плюс!
Не двигаясь с места, он куртуазным жестом указал на раскрытый насос Котарбиньского.
Стащило перчатки, подошло к машине. Как обычно, из нее выходили два длинных зимназовых кабеля, один законченный иглой со спуском.
— Выставлено? Можно? Можно?
Машина работала с тихим урчанием.
Схватилось за эту иголку, второй рукой быстро, без раздумий, нажало на курок.
…из
Наклонилось, подняло ее, чтобы снова нажать на металлический язычок.
…удержать конвульсии.
— Да успокойтесь уже, вы же весь синий!
— Еще.
— Высосете тьмечь из половины банки. Ну, сами ведь поглядите, у меня даже чай замерз.
— Еще!
…помогая подняться на ноги. Покрытая льдом машина зловеще блестела. Олег подал шапку, которая далеко откатилась среди тряпок и опилок. Правда, сразу не могло поднять рук, чтобы напялить ее на лысую голову, уж слишком сильно они тряслись. Хотелось согреть их дыханием — только дыхание было еще морознее, оно выплыло перед глазами тучей густого затьвета. Раскашлялось. Никола подал кружку исходящего паром чая, кипяток прямо из самовара. Стиснуло на кружке пальцы. Тогда-то заметило на коже ладони обширный узор белых и красных пятен, чуть ли не шахматная клетка в своей регулярности. Слюна щипала в язык; по внутренней части рта словно мурашки пробегали; через нос невозможно было дышать, приходилось разговаривать, широко раскрывая губы, тщательно и медленно артикулируя гласные, делая глубокие вдохи между словами. Глядело сквозь пар и сквозь тень дыхания. Ночной ореол, окружавший изобретателя — серба, был, как никогда четким, светени нарастали под его руками, черный свет обливал его худощавое лицо; сейчас он был больше похож на гравюру Николы Теслы, чем на живого Теслу.
Он поднял голую ладонь.
— Так, — ответило ему.
— Так, — подтвердил он.
— И как можно скорее.
— Месяц, самое большее, два.
— Как только, так сразу.
— All right.
— Через нее.
— Если официально — девичью.
— Ладно, неважно.
— Только транспорт.
— Не схватили.
— Где.
— Разумеется.
— Ха!
— Bien [208] .
208
Хорошо (фр.)
Допило холодный чай, поклонилось и вышло в желто-зелено-розово-лазоревую феерию ламп из мираже-стекла. Олег с грохотом задвинул дверь. Рядом, между вагонами, с винтовкой у ноги стоял мужик в ливрее князя Блуцкого. Он прижал шапку к коленям; сердечно поздравило его. Двинулось вдоль вагонов с примороженной от уха до уха улыбкой. Через несколько шагов поскользнулось и грохнуло в снег. В спокойном изумлении наслаждалось акварельными красками, по этому снегу протекающими. Подбежал человек князя, подал трость, отряхнул шубу. Цвета, цвета, так много цветов. Теперь шло медленно, приглядываясь ко всему с жадным вниманием, свойственным детям, сумасшедшим и смертельно больным людям. Даже головой крутило осторожно и мягко, направляя глаза на окружающие виды словно тяжелые стволы крупнокалиберных орудий. Итак. Вечер. Зима. Снег. Лют. Вокзал. Люди. Вагон. Вагон. Вагон. Дусин. — Неужели надо вот так от меня убегать…! — Весь запыхался. — Ведь сами же напрашиваетесь на несчастье, как Бог свят! — Приветствовало его крайне вежливо, словно давно не виденного приятеля. Тот отступил, наморщив брови. Вагон. Вагон. Их квадратные окна: светящиеся отверстия в стене теней, за кружевной занавеской снега. Ведь в купе, естественно, горит свет, электрические лампочки в белых и красных абажурах, и как только глаз обращается в сторону сияния, он тут же слепнет ко всему окружающему мраку, в отношении всего остального свет, затопленного в этом мраке и полумраке; и вот так перескакиваешь между этими окнами, словно между страницами книги, фотографического альбома, от снимка к снимку, от tableau [209] к tableau,загипнотизированным взглядом. Видит: FrauБлютфельд, склоняющаяся над Herr'ом Блютфельдом, в чем-то энергично убеждающая его с помощью размашистых жестов, захваченная в этом tableauв профиль, она высвечивается на запотевшем стекле массивным силуэтом, с выдающимся бюстом и с волосами, скрученными в высокой, пирамидальной прическе. Следующая картинка: капитан Насбольдт, выглядывающий через закрытое окно, с руками за спиной, с короткой трубочкой морского волка в зубах. Дальше: дети французской пары, приклеившие к стеклу розовые личики, а за ними — на фоне — способные защитить тени родителей. Женская рука, появляющаяся из-за наполовину задвинутой шторы, запястье в кружевах, длинный мундштук с папиросой, струйка дыма, плавное движение этой руки, словно опадающая нота менуэта. Князь Блуцкий-Осей, дремлющий с носом в книжке, с неестественно выкрученной над головою
209
Здесь: витрина (фр.)
— Господин Дусин, — произнесло я-онона морозном выдохе, — немедленно бегите стеречь доктора Теслу — monsieurВерусс — который вовсе не monsieurВерусс — он сейчас взорвет его вагон.
О силе презрения
Панна Елена Мукляновичувна поправила pince-nez [210] на ястребином носу Павла Владимировича Фогеля. Седой охранник переложил наган из одной руки в другую, вытер внутреннюю часть ладони о полу сюртука и кивнул. Проводник провернул ключ в двери купе Жюля Верусса, нажал на дверную ручку. Фогель вскочил вовнутрь.
210
Пенсне (фр.)
— Его нет!
— Я же говорил! — раздраженно буркнуло я-оно. —По одному взгляду он догадался; я выдал себя; и он теперь знает, что мы знаем. Забрал бомбу и пошел взрывать арсенал Теслы.
— Так чего мы ждем? Уезжать отсюда, как можно быстрее! — бросила панна Елена.
Начальник Экспресса покачал головой. Он вынул часы-луковицу, глянул на циферблат.
— Двадцать пять минут.
Выглянуло через окно.
— Он ушел в метель, мы никак его уже не найдем. Нужно стеречь Теслу и его машины, это единственный способ.
Фогель по коридору направился к двери вагона.
Елена повернула на месте.
— Пан Бенедикт, подождите, я возьму пальто!
Прежде чем она вернулась, вынуло из-под расстегнутой шубы Гроссмейстера, развернуло зимназовый револьвер из тряпок, проверило тунгетитовые пули в барабане-бутоне, слегка пошевелило спуском-змеей. Начальник поезда сконфуженно приглядывался ко всему этому, дважды открывал рот и два раза сглатывал невысказанные слова. Под конец лишь с мрачной миной перекрестился.
Я-ономашинально потирало стволом по ребру другой ладони.
Прибежала панна Мукляновичувна.
— Уже… шепнула она, запыхавшись, — думала, что… не… ждать… женщину…
— Вам хотелось приключений.
— Но… может… убьют…!
— Действительно. Этим и отличается настоящее приключение от воображения о нем. — Указало на проход. — Прошу.
Она еще глянула на Гроссмейстера — огромные темные глаза на бледном личике — и пошла вперед.
Вышло на перрон. Застегнуло шубу. Трость в левой, Гроссмейстер в правой руке, лед под ногами. Со стороны вокзала бежал мундирный железнадарожник,с ним урядник и два полицейских с винтовками. Панна Елена разглядывалась по сторонам, вжимая лицо в пушистый соболий воротник. Лют нависал над путями, распялившись над Экспрессом, над складами с углем и дровами, над боковыми ветками и локомотивами. Пульсирующий свет мираже-стекольных ламп разрисовывал морозника волнами водянистых красок: бледной зелени, морской синевы, неяркого персика, пережженной желтизны. Даже падающий снег, ба, сам воздух — они тоже переливались теми же самыми цветами.