Лед
Шрифт:
Уезжать нужно было немедленно, пока не распространились полицейские сводки. По обычным каналам это было уже невозможно. Прибегнув к альтернативным способам, я умудрился сесть на грузовое судно с несколькими пассажирами, направляющееся на север. Я забронировал одно место до конца путешествия. Корабельный казначей готов был за вознаграждение уступить свою каюту. На следующий день я вышел, чтобы понаблюдать за прибытием судна в первый порт следования. Увидев на нижней палубе толпу готовящихся сойти на берег людей, я вспомнил жалобы, которые мне пришлось выслушать относительно переполненности судна. Официально на нем разрешалось перевозить двенадцать пассажиров. Сколько же их здесь на самом деле, думал я.
Стужа была
Дымка поднималась и постепенно рассеивалась, вот-вот должно было взойти солнце. Изрезанное побережье изобиловало бухтами и острыми скалами, дальше виднелись заснеженные горы. Вокруг было много островков, некоторые, поднимаясь вверх, оказывались облаками, другие сгустками тумана опускались и вставали на якорь в море. Внизу белоснежный ландшафт, туманно-белый полог сверху — все смутно, как в восточной живописи. Город, казалось, состоял из одних развалин, беспорядочно обрушившихся друг на друга строений, город песочных замков, разрушенный приливом. Мощная городская стена, некогда защищавшая его, была во многих местах проломлена и, следовательно, бесполезна, оба ее конца уходили под воду. Некогда это был большой город. И хотя его укрепления веками лежали в руинах, он все еще представлял некоторый исторический интерес.
Внезапно все затихло. Двигатели остановились. Корабль продолжал двигаться по инерции. Я слышал легкий шелест воды о борт, заунывные крики морских птиц, этот печальный северный звук. Больше никаких звуков не было. С земли не доносились ни шум машин, ни колокола, ни людские голоса. Разрушенный город под нависшими скалами застыл в полной тишине. Я думал о длинных и узких древних кораблях, награбленном добре, хранившемся в трюмах, крылатых шлемах, рогах для вина, тяжелых украшениях из золота и серебра, грудах окаменелых костей. Это был город из прошлого, город мертвых.
С моста раздался крик. На пристани как из-под земли выросли вооруженные мужчины с угрюмыми лицами. Они были в форме: подбитые ватой черные кители, крепко перетянутые ремнями, высокие сапоги, меховые шапки. Когда они двигались, ножи на поясе пускали солнечных зайчиков. Вид был нездешний, даже угрожающий. Я слышал, как кто-то сказал, что это люди правителя, что для меня ничего не значило; я об этом правителе ничего не слышал. Тем не менее их присутствие меня удивило, поскольку частные армии были запрещены законом. С бортов сбросили концы, мужчины поймали их и пришвартовали корабль. С грохотом опустился трап. Пассажиры зашевелились, подняли багаж, вынули паспорта и бумаги и начали, шаркая, медленно продвигаться к выставленному барьеру.
Девушка в сером пальто и не собиралась сходить на берег, даже позу не изменила. По мере того как пассажиры удалялись и вокруг нее не оставалось ни души, мой интерес возрастал, я не мог отвести от нее глаз. Больше всего меня поражала ее полная неподвижность. Такая пассивная позиция, предполагающая одновременно смирение и сопротивление, для молодой девушки была не вполне естественной. Она была настолько неподвижна, словно ее накрепко привязали к перилам, и я подумал, как легко спрятать веревки под этим широким пальто.
Яркая прядь блестящих светлых, почти белых волос выбилась из-под капюшона и развивалась от ветра; я почувствовал внезапное воодушевление; но тут же напомнил себе, что среди северян часто встречаются блондины. Тем не менее меня охватило
Движение пассажиров было прервано. На борт поднялись люди в форме и, властно покрикивая, растолкали толпу, требуя дать дорогу правителю. Проход освободили, и на борт поднялся высокий мужчина с соломенной шевелюрой, красивый особенной северной ястребиной красотой, ростом он был выше всех. Его надменность и полнейшее безразличие к остальным производили неприятное впечатление. Как будто почувствовав мое осуждение, он обратил на меня взор. Глаза у него были потрясающие — осколки ярко-голубого льда. Я видел, что он направляется к девушке в сером пальто — единственному человеку, который его не видел. Все остальные не сводили с него глаз. Когда он прокричал: «Чего ты здесь стоишь? Заснула что ли? — Девушка испуганно обернулась. — Поторопись! Машина ждет». Он подошел ближе и коснулся ее. Он улыбался, но в его голосе и поведении ощущалась угроза. Она отпрянула, явно не желая идти с ним. Он взял ее за руки, как будто дружески, но на самом деле стал силой тянуть ее за собой сквозь сбившихся в стадо, глазеющих на них пассажиров. Она так и не подняла глаз, и я не видел выражения ее лица, но вполне смог представить себе его стальную хватку на ее тонких запястьях. Они сошли на берег первыми, и их тут же увезла большая черная машина.
Я словно окаменел. И вдруг принял решение. Мне показалось, что стоит рискнуть. Хоть я не видел ее лица… в любом случае другого шанса у меня не было.
Я бегом спустился в каюту, послал за корабельным казначеем и сказал, что у меня поменялись планы. «Я сойду здесь». Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего. «Как вам будет угодно». Он безразлично пожал плечами, но не смог скрыть едва заметную ухмылку. Деньги свои он получил. Теперь сможет еще раз продать это место.
В спешном порядке я покидал в чемодан те из вещей, что уже успел распаковать.
Три
С чемоданом в руке я вошел в город. Тишина изрыгала сама себя. Какое-либо движение отсутствовало. Опустошение оказалось еще большим, чем виделось с корабля. Не осталось ни одного целого здания. Где раньше стояли дома, теперь грудились обломки. Стены осыпались; пролеты лестниц вели в пустоту. За арками зияли глубокие кратеры. Восстановительными работами никто не занимался. От завалов очистили только главные улицы, остальное пребывало в полном запустении. Меж развалин изгибались похожие на звериные тропки, только протоптаны они были людьми. Я так и не нашел никого, кто подсказал бы мне дорогу. Казалось, город совершенно опустел. Наконец гудок поезда указал мне направление к вокзалу — маленькой времянке, сложенной из собранных на развалинах материалов, напомнившей мне заброшенную съемочную площадку. Но и тут я не нашел никаких признаков жизни, хотя поезд, видимо, отошел только что. Трудно было поверить, что здесь действительно что-то происходит; что-нибудь функционирует. Я отдавал себе отчет в неопределенности окружающей реальности, как вокруг меня, так и внутри. Все вокруг было крайне непрочно, словно соткано из тумана и нейлона, за которыми ничего нет.
Я вышел на платформу. Чтобы проложить пути, они, должно быть, взорвали развалины динамитом. Одноколейка выходила из города, пересекала пустырь и скрывалась в еловом лесу. Такая хрупкая связь с миром особого доверия не вызывала. У меня было ощущение, что рельсы заканчиваются сразу за опушкой. За деревьями поднимались горы. Я крикнул: «Есть тут кто-нибудь?» Невесть откуда появился человек и показал кулак. «Проход запрещен — проваливай!» Я объяснил, что я только с корабля и ищу комнату. Он злобно, с подозрением уставился на меня и промолчал. Я спросил, как пройти на главную улицу. Он угрюмо пробурчал несколько слов, продолжая пялиться на меня, будто я с луны свалился.