Леди Ариэлла Уоторби
Шрифт:
В галерее, едва не столкнувшись с господином Иреком, я вбежала в комнату, закрыла дверь, задвинула засов, прислонилась спиной к двери и только тогда поняла, что оказалась в той самой комнате, где провела вчерашнюю ночь. Почему именно здесь? Возможно, потому что она была дальше всего от спальни герцога?!
— Ариэлла! — крик последнего представителя династии оттон Грэйд раздался в галерее.
Затем послышались шаги пронесшегося мимо этой двери герцога, а следом раздраженное и немного сконфуженное:
— Ариэлла, послушайте
— Она там, — очень некстати вставил поверенный.
Я задержала дыхание. Через минуту герцог стоял уже за нужной дверью.
— Ариэлла, разрешите войти.
Молча стою, все так же прислонившись спиной к двери.
— Леди Уоторби, знаете, слезы были совершенно излишни!
Все так же молча вытерла влажные дорожки со щек.
— И я практически не совершил ничего предосудительного!
Ключевое слово «практически».
— Я понимаю, что вам сложно, — продолжал оттон Грэйд. — Должен признать, и мне не просто!
Истинно мужская позиция — эгоизм называется.
— Леди Уоторби, просто вернитесь за стол!
Даже отвечать не собираюсь.
И тут послышалось сказанное на ассаре:
— Это на приказной тон не реагирует, — поделился горьким опытом господин Ирек.
— Не смей называть мою невесту «это»! — на том же языке прорычал герцог.
О, Пресвятой!
— Но, мой герцог, она…
— Избавь меня от своего присутствия, Ирек! Немедленно!
Звук шагов уходящего поверенного был приглушен ковром. Когда они утихли, оттон Грэйд устало попросил:
— Леди Уоторби, пожалуйста, откройте дверь.
Без приказного тона. Я повернулась, отодвинула засов, приоткрыла дверь, чуть-чуть, так чтобы была видна узкая щель, и смотрела я исключительно в пол.
— Я просил открыть, а не приоткрыть, — заметил герцог.
Молча закрыла дверь и задвинула засов.
С той стороны раздалось взбешенное:
— Потрясающе! Леди Уоторби, пожалуй, в деле переговоров с корсарами вам цены не было бы!
С некоторым удивлением я поинтересовалась:
— Почему?
— У вас потрясающее умение идти на уступки. Редкое очень, и я даже больше скажу — впервые с таким сталкиваюсь!
Я помолчала, разглядывая рисунок на двери, и тихо спросила:
— Вы сейчас издеваетесь?
— Нет, — опроверг мое предположение герцог, — это был сарказм. Леди Уоторби, откройте дверь!
Сложив руки на груди, я спокойно ответила:
— Нет, лорд оттон Грэйд.
Тишина, затем хриплое:
— Вы сейчас издеваетесь?
— Считайте это тонкой иронией, — посоветовала я.
Некоторое время герцог не произносил ничего, затем все же задал, видимо, не дающий ему покоя вопрос:
— Вас этому в лицее Девы Эсмеры обучали, леди Уоторби?
— Чему «этому», лорд оттон Грэйд?
В галерее прозвучало ругательство. Тихое, на ассаре, но очень прочувствованное. А затем герцог соизволил
— Леди Уоторби, мне любопытно, вы не мечтали посвятить свою жизнь служению Пресвятому?
Вопрос несколько оскорбительный для леди моего положения.
— Задумалась об этом в момент передачи вам брачного договора, лорд оттон Грэйд, — вежливо ответила я.
Еще одно ругательство, а после сдержанно, вежливо и весьма холодным тоном:
— У вас другие покои, леди Уоторби. Всего доброго.
И последний представитель династии оттон Грэйд покинул галерею, не настаивая более на моем обществе.
Еще немного переждав, я вышла и, никого не обнаружив, вернулась к себе. С единственной целью — отоспаться после полубесонной ночи, потому как больше заняться мне было положительно нечем.
Я проснулась на закате от странного ощущения чьего-то присутствия. В первые мгновения появилось непреодолимое желание засунуть руку под подушку и спрятать очередную не особо дозволительную книгу, а после пришло понимание — я не в лицее. И тихие неслышные шаги не принадлежат ни одной из сестер-воспитательниц. Но поступила я так, как привыкла — расслабилась, контролируя каждый вздох, следила за тем, чтобы не дрогнули веки, и слушала каждый шорох, пытаясь определить, откуда доносится.
Звук удаляющихся шагов, шелест ткани, скрип дерева… скрежет, непонятный, странный, и все стихло. Я лежала еще некоторое время, затем осторожно открыла глаза — никого. Села, осмотрелась — в спальне я была совершенно одна. Осторожно встала с постели, подошла к окну, на мгновение замерла, любуясь заходящим солнцем, словно окунающимся в морские просторы, затем повернулась и едва сдержала вскрик. Цветок мальвы! Цветок, который сажают на могиле безвременно ушедших, цветок скорби и боли. А еще для всех, кто искренне верит в суеверия — символ смерти! Причем, по существующему с давних пор поверью, если обнаруживший цветок расскажет о нем, смерть приходит быстрее. Еще одно поверье гласило — что прикасаться к растению нельзя по тем же самым причинам!
Меня самым наглейшим образом пытались запугать.
Вновь повернувшись к окну, я подумала, что с гораздо большим удовольствием постояла бы и посмотрела на то, как огромное солнце медленно погружается в воду, но…
— О, Пресвятой! — мой перепуганный вопль должен был прозвучать достаточно правдоподобно. — Только не это!
И я выбежала из спальни, пытаясь изобразить судорожные рыдания. В уборной я некоторое время брызгала водой в зеркало, затем в идеальнейшем порядке раскладывала баночки с кремом и мылами, а после, совершенно нехотя, взбила мыльную пену и умылась, не полностью прикрывая глаза. Веки запекло, слезы хлынули по щекам, глянув на себя в зеркало, я убедилась, что выгляжу испуганной и заплаканной.