Леди и Некромант
Шрифт:
– Ничего, этого сожрут, глядишь – кого другого отправют…
…пожирней, чтоб на два зуба хватило.
Хотя зубов как таковых у вывертней нет. У них тонкий хоботок, покрытый прочными костяными чешуями…
Особняк градоправителя походил на неудавшийся матушкин торт. Кремово-белый, украшенный многочисленными завитушками, но при этом какой-то разваливающийся, что ли? Дюжина пузатых колонн с трудом удерживала массивный портик с гербом Старой Империи. Ступени были щербаты. Окна – темны, затянуты коваными решетками, которые вроде
У парадных дверей дремала пара стражников, которые при виде Ричарда оживились было – не так, похоже, часто заглядывал простой народ к градоправителю, но стоило показать звезду, и стража сникла.
– У себя?
– А то ж… – Стражник почесал шею. – Снедають ишшо…
– Снедають – это хорошо.
В желудке заурчало, напоминая, что и от завтрака Ричард отказался из чистого, к слову, упрямства.
Внутри пахло сыростью, бумагами и скандалом.
– Сволочь! – визгливый женский голос донесся откуда-то сверху. – Скотина!
– Милия!
Мужской был низок и преисполнен раскаяния.
– Я на тебя потратила лучшие годы жизни!
Ричард с сочувствием подумал, что бедного мужика ждут худшие…
– Я подарила тебе…
Что именно там подарили, Ричард не узнал, потому как слова заглушил звон бьющегося стекла.
– Милия! Это мамин фарфор!
– Да твоя мама…
– Госпожа не в духе, – печально заметил старый слуга.
Камзол с поблекшей позолотой и заплатами на рукавах. Высокий парик, щедро посыпанный пудрой. И поднос для визитных карточек, который сунули Ричарду под нос. И доверительно так добавили:
– Вам стоит выбрать другое время для визита. Когда госпожа изволит пребывать не в духе, то и господин впадает в расстройство. А в расстройстве он не склонен решать дела…
Понятно.
И весь город подстраивается под настроение госпожи градоправительницы.
– Ничего. – Ричард обошел и слугу, и поднос. – Я как-нибудь переживу.
Останавливать его не стали, лишь проводили печальным вздохом.
– …как ты посмел! Предать мое доверие…
– Милия, тебе показалось!
– Ты тискал эту потаскуху на глазах у всех, а мне показалось? – голос дамочки ввинчивался в череп. И Ричард в очередной раз мысленно поздравил себя с единственно верным решением избегать брачных уз.
– Мы лишь танцевали, Милия…
– Танцевали?! Это не танец, это срам…
– Это модно!
– Модный срам?! Тарис, ты… ты выставил себя на потеху! Боги милосердные… да весь город только теперь и говорит…
– Милия, все ведь танцевали…
– Но не уткнувшись носом в чужие сиськи…
– Я не виноват, что лайра Фицжеральд столь… высока…
– И сисяста!
– В этом я тоже не виноват.
Ричард остановился.
На втором этаже было не менее неуютно, чем на первом. Узкий коридор. Сумрак. И огромные портреты в тяжелых рамах. Благородные лойры. И не менее благородные лайры, чья изысканная красота несла в себе отпечаток
Интересно…
– Боги видят, я была терпелива, Тарис. Я старалась не замечать взглядов, которые ты бросал на других женщин. Я не верила сплетням…
– Милия…
Ричард двинулся на голоса.
Идти пришлось недалеко. Дверь была не просто приоткрыта, но распахнута настежь.
– …я убеждала себя, что они завидуют. Злословят.
– Так и есть!
Комната.
Не сказать чтобы большая, но и не маленькая. Потолок в тех же завитушках, которые от времени пожелтели. Жерло камина, по летнему времени забитого сухими цветами. Каминная решетка.
Ковер.
Стены, обитые полосатой тканью. И, судя по разводам, обиты они были давно.
– Я ведь любила тебя! И ради этой любви пошла против отцовской воли…
Стол.
Стулья. На одном восседает дама неясного возраста, но внушительной стати. Она то ли бледна, то ли напудрена сверх меры. И бледность эту подчеркивают что рыжие волосы, уложенные в прическу-башню, что темно-зеленое атласное платье.
Поза дамы страдающая. Одна рука отставлена. Другая – прижата к высокому челу. К отставленной ручке припал мужчина. Невысокий. Пухлый.
– …я снизошла…
– Милия…
Круглощек. Лысоват. Но лысину стыдливо прячет под реденькими волосами. В хвост их собрал по столичной моде десятилетней давности. Бант нацепил. Смешно смотреть. И сам он, раззолоченный, что кубок драгоценный, смешон.
– Кем ты был? – в руке благородной лайры развернулось крыло веера. – Всего-навсего купцом! Им бы и остался, если бы не мой батюшка… а ты, неблагодарный…
– Я благодарный! – взвился градоправитель, к ручке припадая с поцелуем. – Милия, я тебе не изменял! Я бы… я бы никогда…
– …он тебя в люди вывел!
Ричард постучал в дверь.
– Доброго дня, уважаемые…
Захлопнулся веер.
Приподнялись рыжие брови, а на лице бледном появилось выражение брезгливости и, пожалуй, легкого недоумения. Мол, как получилось, что ее, благородную лайру, прервали.
И кто?
Ричард прекрасно отдавал себе отчет, что выглядит, мягко говоря, непрезентабельно. Одежда простая, пусть и из подгорного хлопка шитая. Такая и холод, и жар, и слюну грызла выдержит, а запачкается в крови ли, в слизи, то отстирается легко. А что запылилась слегка, так он не ви- новат.
Дороги такие.
Сапоги разношены.
На шее амулеты гроздями, да не стандартные, золотые, как в высшем обществе принято. Нет, недаром Ричард и шаманизм учил, и рунопись… пригодилось. Если же выглядят его амулеты не слишком привлекательно, так это, как Грен утверждает, вопрос вкуса.
Ричарду вот птичьи перья да молочные зубы криксы куда больше нравятся, чем янтарь на платине.
И дешевле, если разобраться.
– Надеюсь, не помешал? – Ричард достал платок и кое-как оттер характерное белое пятно на рукаве.