Леди и война. Цветы из пепла
Шрифт:
– Болван.
– Какой есть.
Он ведь желает смерти. Из-за совести. Из-за сна, который возвращается раз за разом. И потому, что просто устал жить. Магнус воспримет приговор с облегчением.
Милосердие?
Кому оно нужно.
– Это был и мой просчет. – На раскрытую ладонь села птица, серая невзрачная камышовка, она вертела головой, царапала пальцы острыми коготками, трясла крыльями, но не смела улетать. Кайя позвал ее и держит. С птицей просто. Люди – дело другое. – Мне нравилось думать, что с тобой все в порядке настолько, насколько
А что было бы, если бы Магнус отказался?
Сумел бы он переиграть Кормака? Вытащить Тиссу? Поймать Тень, пока охота за ней имела смысл? Предотвратить самоубийство Макферсона? Сохранить равновесие в Совете?
Остановить снайпера.
И не позволить Хаоту войти в Башню?
Пожалуй, даже система не дала бы однозначного прогноза.
Но шансы бы имелись, и весьма неплохие.
– Не так давно посредник пытался связаться со мной снова. – Магнус болезненно скривился. – Я не стал с ним разговаривать.
Поэтому они вышли на Урфина.
Жаль, что письмо запоздало. Знай Кайя то, что знает сейчас, Урфин не ходил бы под меткой, а у дяди появился шанс разобраться со своей совестью.
– Ты останешься здесь. – Кайя неприятно говорить то, что сказать придется. – О твоей… ошибке знаю я. Урфин.
– Изольда?
Скрыть не получится. Кайя хотел бы, не ради Магнуса, но… дядя понял верно и ответил:
– Ясно.
– Для всех остальных – ты сильно пострадал при взрыве. Настолько сильно, что я опасаюсь за твой разум. Ты не покинешь пределов этой комнаты до тех пор, пока я не позволю. А когда позволю, отправишься туда, куда будет сказано. Твои приказы не будут исполняться. И… дядя, я надеюсь, что ты не попытаешься сбежать.
Развел руками. Это согласие?
– Если что-то будет нужно, проси. Гайяр исполнит любую просьбу.
– Ненавидишь меня?
– Хотел бы. – Кайя может позволить себе честность, это просто, как отпустить несчастную птаху. – Было бы проще. Я… помню ее. И тебя тоже. Как ты нас из лесу забрал. Приехал и забрал, несмотря на то что отец не терпел вмешательства. Ты единственный мог ему перечить. Или как с лодкой управляться учил. Нырять. И чтобы на глубину. Как Урфину сопли кровавые вытирал после наших с ним занятий… и как со мной нянчился. Разве я могу тебя ненавидеть?
– Ты неисправим.
– Наверное. Лучше… – Кайя почти позволил себе отступить. К чему продолжать разговор, который, скорее всего, не имеет смысла. Прошлое мертво во всех его проявлениях, а через пару дней решится, выживет ли будущее. – Лучше расскажи мне, почему мой отец был… таким, как был. Он меня ненавидел, и в то же время у него получилось не убить.
– Нет, – скрюченные пальцы Магнуса коснулись щеки, на которой проступала рыжая щетина, – в нем никогда не было ненависти к тебе. Во всяком случае, когда Арвин еще отдавал отчет в том, что происходит. Он пытался научить тебя защищаться. Кайя, ты… ты был…
– Не
– Таким. Но мягким, понимаешь? Ты всегда и во всем искал компромисс. Уступал, где только можно было уступить. И где нельзя, тоже, пытаясь найти какое-то равновесие в обстоятельствах. Тем, кого ты любишь, ты готов простить и спустить все.
В этом мире не так много людей, которых Кайя любит.
Дядя его предал.
Изу предал он.
Урфину молчаливо позволил ввязаться в авантюру с почти гарантированно смертельным исходом.
Дочь его никогда не видела, и Кайя не представляет, как завоевать ее любовь. А сын видел совсем не то, что следовало бы показать ребенку, и вряд ли когда-нибудь сможет забыть увиденное.
– Доброта – это хорошо. И умение прощать – тоже. Для человека, но не для правителя. Арвин боялся, что не ты будешь управлять протекторатом. Тобой будут. И не Совет.
Магнус скребет щеку, оставляя красные яркие следы.
– Взять хотя бы Урфина. Ты никогда не умел его остановить, принимая все, что он делал как должное.
– Надо было по зубам?
А ведь так и получилось в конечном итоге.
– Надо было научиться его сдерживать. Любым способом. Ты почти позволил ему превратиться в чудовище. Он хороший мальчик. И, возможно, сам бы справился. А возможно, рано или поздно уверился бы в собственной безнаказанности.
Все верно. И мерзко до тошноты, до знакомой дерущей боли в горле, которая остается от сорванных связок. До дрожи в коленях и слабости.
…Кайя? Что ты делаешь? Не надо. Пожалуйста.
…я должен.
Это тоже болезнь, от которой пора бы избавиться. Дойти до дна и вернуться назад.
– Ты дал ему свободу. Титул. Деньги. Власть. Ты закрывал глаза на шалости, не замечая, что раз за разом он позволяет себе чуть больше. И чем все закончилось?
Чумой на острове Фарнер.
И если бы Кайя не вынудили соблюдать закон, то…
– Ты знал про блок?
– Нет. Я ушел почти сразу после Фризии.
Верно. Сходится. Тогда кто посоветовал его создать? Кормак? Или отец сам додумался? Естественное развитие безумной идеи. Закон защитит Кайя. И закон защитит от Кайя. Великолепно в теории. А на практике – сложно, мучительно в воплощении и почти смертельно по результату.
– При мне Арвин просто пытался выбить тебя из равновесия. Разозлить.
Выбивал, это точно.
Дурь. Слабость. Что там еще в списке было? Действительно, без ненависти. Деловито. С точным расчетом, от которого до сих пор вкус крови во рту стоит. Как портовую собаку, которую для травли готовят, избивая до тех пор, пока собака не утратит остатки разума.
Зато и страха в ней не останется.
Ничего, кроме ярости и желания рвать. Разве от этого хоть кому-то стало бы легче?
Лучше бы отец и вправду ненавидел. Было бы честнее.
– Почему он не позволил ей родить ребенка? Почему все вообще получилось так… как получилось.