Леди-наследница
Шрифт:
— Посещение тюрем, хотите сказать?
— Ну да. — Он мысленно представил Уиннифред в недрах Ньюгейта. — Безусловно. Но я имел в виду полуночные прогулки с джентльменами.
Она фыркнула, и у нее это вышло одновременно мягко и дерзко.
— Сейчас не больше восьми.
— И темно, и если б вас увидели, вашей репутации пришел бы конец.
— И заодно репутации Лилли, — проворчала она. — Полагаю, не имеет значения, что мы оказались в таком положении не по своей вине?
— Нет.
— Это ужасно несправедливо. — Она перепрыгнула через
— Фонари, — напомнил он.
— Ну, тогда это уже будет не темно. И…
Она смолкла, когда они поднялись на небольшой взгорок и глазам предстал Мердок-Хаус. Лунный свет отражался от камня, а в окнах мерцал свет свечей. Казалось, весь дом светится.
Уиннифред остановилась и поставила фонарь.
— Ах, какой же он красивый. И он мой благодаря вам. — Она повернулась к Гидеону и улыбнулась. — Спасибо.
Потому что это была она, потому что луна освещала ее приподнятое лицо и потому что в этот момент он подумал, что Уиннифред — самое прекрасное, что он когда- либо видел, Гидеон наклонил голову и поцеловал ее.
На то время, что потребовалось, чтобы наклониться, ему удалось убедить себя, что поцелуй будет быстрым и простым. Невинным. Но едва их губы соприкоснулись, поцелуй стал отнюдь не простым и каким угодно, только не невинным.
Ее губы ожили под его губами — вначале с невинностью простодушной девушки, а потом с необоримой требовательностью нетерпеливой женщины, как будто Гидеон был новым лакомством, только что ею обнаруженным. Лакомством, которое она твердо вознамерилась как следует распробовать.
Эффект оказался ошеломляющим. Желание, доселе тлеющие уголья, вспыхнуло и разгорелось. Гидеон отпустил повод Самсона и обхватил затылок Уиннифред, чтобы привлечь ее ближе и повернуть голову под удобным ему углом.
У него есть и свои требования.
Гидеону хотелось услышать, как она вздохнет, и почувствовать, как она уступит.
Он провел большим пальцем вдоль скулы, пока не добрался до подбородка. Мягко надавливал до тех пор, пока она не открылась для него, и скользнул языком в теплую пещеру ее рта. Вкус у нее был божественным — невыносимо сладкий, совершенно неотразимый.
И тогда она наконец вздохнула — тихий женственный вздох, который раздул огонь до адского пламени. Он бушевал у Гидеона в жилах, опаляя кожу изнутри.
Лишь краем сознания он запечатлел ее ответный стон и то, что рука его опустилась, чтобы обхватить ее за талию и притянуть к себе. Он почувствовал, как ее мягкие груди прижались к его груди, и ощутил горячий выдох на своих губах. Но этого было мало.
Ему нужен был ее запах вокруг него, ее вкус внутри его.
Он представил, как стаскивает с нее платье и опускает на землю. Представит ее бледную кожу, мерцающую в лунном свете и трепещущую от предвкушения и беспомощного желания в прохладном ночном воздухе.
Он воображал, как действует не спеша, вынуждая ее ждать, пока ласкает руками ее гладкое прекрасное тело, пока боготворит нежную
Он видел это так ясно.
Слишком, слишком ясно.
Уиннифред упивалась поцелуем, восхитительным ощущением руки Гидеона, обвивающей ее за талию, и его крепкого тела, склонившегося над ней. Его рот требовательно двигался на ее губах, и она затерялась в незнакомых ощущениях, нахлынувших и переполнивших ее.
А потом вдруг все ощущения исчезли, поцелуй оборвался. Гидеон резко отстранился. Только что он без памяти целовал ее — и вот уже стоит в целых трех шагах.
Она смотрела на него, ошеломленная. Неужели она сделала что-то не так? Да нет же, конечно, нет. Поцелуй — не такое уж сложное дело. Он был волнующим, возбуждающим и оставил ее решительно одурманенной. Но это ведь не что-то такое, что может не получиться, правда?
Нервничая, она облизнула припухшие губы и почувствовала на языке его вкус.
— Гидеон…
— Я прошу прощения. — Голос его был хриплым, дыхание прерывистым. — Мне очень жаль.
— А мне нет!
Она выпалила это не раздумывая, но не видела причин жалеть о сказанном. Это же правда.
Гидеон издал какой-то страдальческий звук и отступил еще на шаг.
Она совершенно не знала, что на это сказать. Не знала, что подумать. Быть может, она все же сделала что-то не так? Что-то такое страшное, ужасно неправильное, что вызвало, у Гидеона отвращение?
— Я никогда раньше не целовалась! — выпалила она и на этот раз все-таки пожалела, что не может забрать слова обратно.
Ей вовсе не хотелось выдавать свою неуверенность.
Гидеон ответил не сразу. Он опустил голову, тяжело оперся на трость и несколько раз шумно выдохнул. Наконец, спустя, как показалось Уиннифред, целую вечность, он поднял лицо, прищурился, словно она говорила на каком-то непонятном языке, и сказал:
— Прошу прощения?
Она раздраженно засопела.
— Я просто подумала, что вам следует принять это во внимание, прежде чем вы наткнетесь на Самсона.
— Я… — Гидеон оглянулся на охромевшую лошадь, которая щипала траву на обочине. — Я не понимаю.
— Посмотрите на себя. — Она взмахнула рукой, показывая, как далеко он отошел. — Вы бы не убегали и не отталкивали меня, — строго говоря, он ее не отталкивал, он сам отстранился, но это не имело значения, — если б я не сделала что-то неправильно или…
— Нет. — Он шагнул вперед, довольно широко. — Нет. Вы не сделали ничего плохого. Совсем ничего. Понимаете?
Это не объясняло, почему он так быстро отступил, но он защищал ее с таким пылом, что она поневоле кивнула.