Леди не по зубам
Шрифт:
– А у меня рожек нет, – усмехнулся Сазон.
– И у меня нет, – быстро отозвался Никитин.
– А у меня только хвостик и крылышки, и то мама в детстве оторвала, – захохотал Герман Львович.
– А я вообще парень нематериальный, меня просто так на запчасти не разберёшь, – выдал шаман вполне образованную речь.
Они захохотали все вместе, их посетило истерическое, сплочающее веселье, от которого кажется, что ничего невозможного нет…
– Что-то не думаю я, что пацаны на джипах насмерть расколотились, – задумчиво сказала Беда. – Поддай-ка
– И так на пределе, – ответил я, чувствуя, что движок внезапно заглох.
Элка вопросительно уставилась на меня.
С упавшим сердцем я посмотрел на панель и увидел, что стрелка указателя топлива, завалилась влево, на ноль.
– Солярка кончилась, – севшим голосом сообщил я.
– Ты ничего не путаешь? – спросила Беда. – Мы же заливали в Сростках семьдесят литров!
Дорога шла под уклон, и автобус катился по инерции, почти не теряя скорости.
– Я сам ничего не понимаю, – прошептал я. – Солярки должно хватить ещё километров на двести.
– Чёрт! – Элка ударила кулаками по коленкам. – Эти коршуны догонят нас и разделают как цыплят! Долго мы протянем спуск по инерции?
– Не знаю. Всё зависит от наклона дороги. А ещё тормоза без движка почти не работают, рулевое ни к чёрту…
– Проблемы, Глеб? – обеспокоенно спросил сзади Никитин.
Я включил громкую связь и честно сообщил всем:
– В автобусе по непонятным причинам закончилось топливо! Идём под горку по инерции, сколько протянем – неизвестно!
– Ёпть! – заорал Герман. – Ёпть, ёпть!! Да что за невезуха такая! Мы так гениально ушли! Так гениально! – Он схватился за голову и стал мне ещё более симпатичен.
– Добрый дух дороги поможет нам, – уверенно заявил Адабас.
– Солярки что ли твой добрый дух нам зальёт?! – истерично выкрикнул из-под кровати Ильич. – Глеб, надо убегать! В горы!!
Элка захохотала. И я заржал. Заразительный хохот подхватили Сазон, Никитин и Герман. Адабас тоненько, взахлёб захихикал на одной ноте:
– И-и-и-и!
Кажется, у нас стало входить в привычку ржать хором, когда смертельная опасность электризовала воздух, когда ситуация заходила в тупик и выхода из неё не предвиделось.
– Прорвёмся! – крикнул я, и из динамиков, через выбитое окно, мой голос разнёсся на всю округу.
– А то! – гаркнул дед.
– Сзади на горизонте пока никого не видно, – сообщила Беда. – Есть вероятность, что мы дотянем до ближайшей заправки.
Я молчал, отрабатывая рулём изгибы дороги. Гидрач был мёртвый, поэтому рулить было очень трудно.
Мы ехали так минут десять. Все затихли и, наверное, молились о том, чтобы спуск не стал менее крутым.
Горизонт позади был по-прежнему чист. Преследователи как сквозь землю провалились. Может, их всё-таки, хорошо потрепало?! А может, мы вообще угробили этих вездесущих и всемогущих борисовцев? Эта мысль меня согревала и я, честно говоря, с лёгкой душой взял бы этот грех на себя.
Наконец, спуск плавно завершился, мы медленно остановились около
– Герман Львович, посмотрите, пожалуйста, что с бензобаком! – обратился я с просьбой к Абросимову, чувствуя, что усталость не даёт мне даже дышать, не то, что двигаться.
Абросимов кивнул и вышел из автобуса. За ним выскочил Дэн. Активность Никитина перестала меня раздражать. Можно сказать, что я даже привык к нему и его готовности совать свой нос в любую нашу проблему.
– Глеб, надо бежать! – навис надо мной Троцкий. Он наконец-то выбрался из-под кровати, был растрёпан и испачкан в грязи, которую тащили в салон на подошвах ботинок. – Бежать надо! Иначе нам не спастись!
– Так беги! – психанул я. – Беги, спасай, свою драгоценную шкуру!
Этот кретин дёрнулся, всколыхнулся, выскочил в распахнутую переднюю дверь и… побежал, но почему-то не горы, как обещал, а вдоль дороги, мелькая подошвами, измятой спиной и лысоватым затылком.
– Во даёт! – удивился шаман такому экспрессивно-необдуманному поступку моего шефа.
– Сынку, ему бы факел в руки и керосином пятки намазать, – засмеялся Сазон. – Ох, и гнилые директора нынче в школах работают! В армию его надо на полгодика для восстановления боевого духа!
– В тюрьму его надо, а не в армию, – буркнул я, чувствуя, что чувство вины перед Троцким уже предательски закрадывается в сердце.
В автобус зашёл Герман Львович. По тому, каким бледным было его лицо, как он старался ни на кого не смотреть, я понял, что меня ожидает ещё одна плохая новость.
– Выкладывайте всё как есть, Герман Львович, – вздохнул я. – К дурным новостям я привык как к мухам. Что ещё кто-то пропал? Если это Никитин, то бог с ним, я не расстроюсь. Он парень сильный, не пропадёт.
– Глеб, у нас бак пробит гвоздем! – тихо сказал Абросимов.
Вытирая руки о какую-то тряпку, на пороге возник Никитин.
– Там труба, – сообщил он. – Боюсь, дальше нам не уехать.
Все потрясённо молчали, только Адабас, с силой отбросив свой бубен в угол так, что он загудел, вдруг громко и отчётливо произнёс слово, которое трудно было ожидать в репертуаре шамана:
– Жесть!
– Что делать? – потрясённо спросила Беда, взяв меня за руку и посмотрев на часы.
Я категорически не хотел знать время, которое осталось до расправы над заложниками, но она сказала:
– У нас осталось пять часов, сорок минут. Пять часов сорок минут! А впереди жуткий Чике-Таман!
– Тут один умный дух мне подсказывает, – вкрадчиво произнёс Адабас, – что отверстие можно саморезом заделать. На холодную сварку его захреначить и…
Все в изумлении уставились на шамана. Я потрясённо молчал, поражённый тем, что такое простое техническое решение пришло в шаманскую голову, а не в мою – ведь в прошлом я автомеханик.