Леди Титаник
Шрифт:
И тетя Каля запела на мотив всем известных «Подмосковных вечеров»:
– Что ж ты, милая, смотришь искоса,Низко голову наклоня?У меня, милок, шея сломана —С крыши выбросили меня…Голос у тетки был сильный, как у целого донского казачьего хора. И такой же басовитый. Лола за спиной тети Кали страдальчески подняла глаза к потолку, Маркиз же успокаивающе ей подмигнул. Он взял из теткиных рук конверт
– И не спрашивай меня, от кого наследство! – зачастила тетя Каля. – Понятия не имею, кто мне чего оставил! Может, и вещь-то не стоящая! А только думаю, дай съезжу в Петербург, племянницу проведаю! Уж сколько лет не видались! Пока синенькие не поспели, как раз и обернусь!
– Хм, – произнес Маркиз, – какие зелененькие – знаю, это баксы, наши – это деревянненькие, а вот синенькие…
– Ох, и серый ты, Ленька! – вздохнула Лола. – Синенькие – это баклажаны, все знают.
– Что я – баклажанов не видел! – Леня обиделся, что его обозвали серым. – Ты еще скажи, что я помидоров никогда не ел!
– А разве ел? – завопили хором Лола с теткой. – Да разве здесь, в Питере, это помидоры? Вот у нас в Черноморске два помидора съешь – считай, что пообедал!
Леня с усмешкой наблюдал за родственницами, пока они не угомонились и не стали собираться к нотариусу.
Дверь квартиры захлопнулась за Лолой и ее темпераментной теткой. Маркиз облегченно вздохнул и задумался, как бы ему с пользой и удовольствием провести неожиданно освободившиеся два-три часа, как вдруг он услышал в соседней комнате подозрительный шум. Он собрался уже проверить, какую каверзу на этот раз задумали его четверолапые питомцы, когда шум перерос в оглушительный грохот и наконец затих.
Леня вбежал в комнату, где тетя Каля оставила свои многочисленные пожитки, и увидел картину полного разгрома. Теткины сумки оказались сброшены со стола и валялись на полу, содержимое из них высыпалось, и теперь необъятные лифчики и прочие детали дамского туалета были разбросаны в живописном беспорядке вперемешку с крапивными шампунями, кремами на основе масла чертополоха и прочими столь же впечатляющими изделиями парфюмерной промышленности славного города Черноморска.
Оставалось только радоваться, что предусмотрительная Лола успела убрать в холодильник привезенные тетей продовольственные запасы, которых, безусловно, хватило бы, чтобы накормить значительную часть голодающих Эфиопии или какой-нибудь другой экономически отсталой страны.
Леня огляделся в поисках виновника всего этого беспорядка. Поиски были непродолжительными: груда тетиного белья зашевелилась, и из-под нее с обиженным видом выбрался Пу И. За одно ухо песика зацепилась бретелька розового лифчика, своими размерами напоминающего грузовой парашют, в зубах Пу И сжимал какую-то тоненькую красную книжицу.
– Хорош, нечего сказать! – проговорил Маркиз, освобождая чихуа-хуа от волочащегося за ним дамского аксессуара. – Имей в виду, безобразник, – мальчики такого не носят!
Он
– Вот две растяпы! – в сердцах воскликнул Маркиз. – Их же без паспорта никакой нотариус не примет!
Пу И громко заскулил, чрезвычайно обиженный тем, что у него отобрали такую интересную игрушку, которой он еще не наигрался, но у Лени не было ни времени, ни настроения утешать его. Он вспомнил адрес нотариуса, к которому собиралась Калерия Ивановна, в две минуты собрался и поехал вдогонку за забывчивыми женщинами.
Маркиз ехал по городу наверняка быстрее Лолы, поэтому, свернув на девятую Красноармейскую, он увидел Калерию Ивановну и Лолу, которые только еще направлялись к нотариальной конторе. Он догнал женщин и отдал тете Кале ее слегка пожеванный паспорт, вкратце высказав свое мнение о рассеянных и забывчивых особах.
Калерия Ивановна расстроилась и заахала, Лола принялась выражать ей свою женскую солидарность, а Леня сказал, что у него есть дела, сел в машину и поехал домой.
Точнее, он только собирался поехать домой, но у него не получилось, потому что, выезжая с Красноармейской на Измайловский проспект, Леня попал в дорожно-транспортное происшествие.
Когда он проезжал перекресток, соблюдая все правила и нисколько не ожидая неприятностей, прямо под его машину подставился новенький красный «Фольксваген Гольф». «Фольксваген» внезапно выехал на красный свет, то есть его водитель был стопроцентно виноват в аварии. Леня вполголоса выругался, выскочил из машины и направился к виновнику, готовый растерзать того на месте.
– Ты, придурок чертов, что вытворяешь? Тебе что, жить надоело? Видел, во что ты превратил мою машину? Ты что, первый день за рулем? – прорычал Маркиз, наклоняясь к окошку «Фольксвагена».
Слова застряли у него в глотке.
За рулем сидела умопомрачительная блондинка в изумительном летнем льняном костюме от «Max Mara». Костюм подчеркивал все несомненные достоинства ее фигуры.
Блондинка заливалась слезами.
– Не первый! – проговорила она сквозь слезы, повернувшись к Лене. – Не первый, а третий!
– Что – третий? – нервно сглотнув, переспросил Леня, настолько потрясенный неземной красотой виновницы аварии, что он уже забыл собственные слова, и только что обуревавшие его чувства мгновенно отступили на второй план.
– Я за рулем не первый, а третий день! – прорыдала блондинка. – И сразу попала в аварию! Не волнуйтесь, я оплачу ваш ремонт, только, пожалуйста, помогите мне добраться до мастерской! Я не могу больше прикоснуться к рулю, у меня от страха все внутри сводит! А эта машина – моего брата, если он увидит, во что я ее превратила, он меня просто убьет!
При этом у нее был такой несчастный и беспомощный вид, что Маркиз незамедлительно поплыл.
На него всегда со страшной, просто убийственной силой действовала женская беспомощность.