Леди Тремейн. История злой мачехи

Валентино Серена

– Извиняюсь за вторжение, моя дорогая, – сказала она, обращаясь к леди Тремейн, – но я хотела поинтересоваться, что ты собираешься надеть сегодня на вечер. Ты так долго носишь траур… – Она скользнула взглядом по разложенному на кровати платью. Чёрному, само собой. Леди Хакли произнесла всё это с улыбкой, как бы невзначай, однако была абсолютно права. Леди Тремейн, как надела после смерти своего мужа чёрное, так и не снимала до сих пор. Много времени, много лет прошло с той поры, но она никак не могла заставить себя надеть что-нибудь веселее – красное платье, например.

– Моя

милая, шесть лет уже прошло, – продолжила леди Хакли. – Я знаю, как сильно ты любила Френсиса – мы все его любили, и нам всем его не хватает, но пора тебе уже начать новую жизнь. Не хотела говорить, но, так и быть, признаюсь. Знаешь, кое-кто из наших старых друзей начинает сравнивать тебя с королевой Викторией, которая навсегда осталась в трауре после смерти своего любимого мужа, принца Альберта.

– Кто же это говорит обо мне такое? – отшатнулась леди Тремейн. Обидно? Да. Однако она понимала, что её подруга права, и, возможно, действительно пришло время сменить траурный чёрный наряд на что-нибудь более… жизнерадостное, что ли. – Полагаю, у тебя есть на примете другое платье для меня, Пруденс? – с понимающей улыбкой уточнила она.

– По правде говоря, да! – ответила леди Хакли с той самой озорной улыбкой, которой леди Тремейн, пожалуй, не видела на её лице с того давнего времени, когда они ещё учились в школе. Они ходили в один класс и думали лишь о том, как бы им осчастливить своих матерей, удачно выйдя замуж. Для них тогда важнее этого не было ничего на свете, и обе они со своей задачей справились. На отлично справились, следует заметить. Более блестящим их выбор мог бы оказаться только в том случае, если бы они обе вышли замуж за принцев, но только, сами понимаете, где же их столько взять?

Нет, нет, замечательных мужей нашли себе подруги, просто замечательных. Лорд Френсис Тремейн был именно тем мужчиной, которого матушка леди Тремейн мечтала видеть мужем своей дочери. Влиятельный, богатый, родом из старинной семьи. Таким же был и муж Пруденс, которого все их знакомые звали Хрюшей. Леди Тремейн и сама его так называла, почти забыв его настоящее имя – Генри. Её всегда забавляло, что большинство джентльменов в их кругу носили смешные прозвища, как и некоторые их знакомые дамы. У самой леди Тремейн прозвища не было, во всяком случае, она ничего об этом не знала и просто представить себе не могла, чтобы её за глаза называли каким-нибудь Утёночком или Зайкой. Но после слов Пруденс она всерьёз начала побаиваться, что если её сравнивают с королевой-затворницей, то и прозвище могли дать в честь неё. Вики, например.

Тут леди Тремейн внезапно поняла, что совершенно выпала из разговора с леди Хакли, которая обсуждает теперь выбор платья не с ней, а с её горничной, миссис Брэмбл. Оказывается, пока леди Тремейн витала мыслями где-то далеко отсюда, в её спальне успел перебывать целый батальон горничных, демонстрировавших самые разные платья, все до одного забракованные, впрочем, суровой миссис Брэмбл.

– Послушайте, ну хоть одно-то из них должно подойти! – в отчаянии воскликнула леди Хакли. – Моя дорогая, ну скажи же хоть что-нибудь!

Все

платья, разумеется, были очень красивы и сшиты по самой последней моде, однако леди Тремейн всё ещё сомневалась, пришла ли ей пора отказаться от своего траура. А вот миссис Брэмбл вовсе не колебалась, твёрдо знала, что нет, не пора.

– Скажи, а как насчёт вот этого, пурпурного с бледно-сиреневым отливом? – Леди Хакли подала горничной знак подойти с этим платьем ближе, чтобы леди Тремейн могла лучше разглядеть его. – И потом, может быть, ты согласишься, чтобы моя Ребекка уложила тебе волосы к вечеру. Я уверена, тебе понравится, как она делает причёски. Ребекка у меня большая мастерица. Надеюсь, миссис Брэмбл тоже не станет возражать против этого. Ведь вы не станете возражать, миссис Брэмбл?

Леди Тремейн усмехнулась про себя – уж ей-то хорошо было известно, что именно думает по этому поводу миссис Брэмбл. И о платьях, и о новой причёске.

– Это уж пусть моя миледи сама скажет, – поджала губы миссис Брэмбл.

Сама леди Тремейн ничего сказать не успела: её подруга уловила момент и радостно воскликнула:

– Вот и отлично! Значит, я пришлю сюда Ребекку… скажем, к шести часам, и она займётся твоими волосами, моя дорогая. Уверяю тебя, ты сама не поверишь, какой красавицей станешь к вечеру!

Она поцеловала леди Тремейн в щёку и поспешила к выходу из спальни. Следом за ней, словно утята за уткой-мамой, потянулись горничные с отвергнутыми платьями.

– О боже! Пруденс не женщина, а ураган какой-то! – выдохнула леди Тремейн, обессиленно присаживаясь на кровать. Ей очень хотелось надеяться, что вся эта сцена, а самое главное – её завершение – не разобьёт сердце миссис Брэмбл и не поссорит их. А что сама миссис Брэмбл, спросите вы? Нет, она не хмурилась, не сердилась, но стояла с таким видом, словно хочет сказать нечто очень важное, только не знает, стоит это делать или нет.

– Ну, говорите же, не молчите, – сказала ей леди Тремейн. – Наверное, вы сердитесь на меня, да? Но вы же сами видели, что с леди Пруденс никакого сладу нет. Она упрямая, как… как не знаю что. Если захочет чего-нибудь, то не отступится, пока своего не добьётся. Ну и ладно, почему бы мне и не уступить своей лучшей подруге, в конце концов? Пурпурное платье с бледно-сиреневым отливом. Насколько я помню, пурпурный цвет всегда считался у нас в Англии тоже траурным. Не таким траурным, быть может, как чёрный, но тем не менее…

Миссис Брэмбл взяла приготовленное ею чёрное платье и с убитым видом понесла его вешать в гардероб. Понесла молча, по-прежнему не произнеся ни слова.

– Да не расстраивайтесь вы так, миссис Брэмбл, – сказала леди Тремейн. – Вы же знаете, как я ценю вас и ваше мнение. Просто позволю разок этой… как её… Ребекке причесать меня, чтобы сделать приятное леди Пруденс, вот и всё.

Миссис Брэмбл снова ничего не сказала. Повесив платье в гардероб, она принялась кружить по комнате, едва заметно, на пару сантиметров, передвигая с места на место разные мелкие предметы – вазочки, салфеточки, делала вид, что занята каким-то делом.