Леди в красном
Шрифт:
На вершине холма Финдлэй повернул налево и направился в сторону Шипс Бэй.
— Я попросил Эдну хорошенько прибрать в доме, — сказал он, имея в виду жену смотрителя Орина Рэйберна. — Он в отменном состоянии. Если не считать повреждений от последней грозы: слетевшая с крыши черепица и пара-тройка поваленных деревьев… Но Орин уже успел обо всем позаботиться. Похоже, Рэйберну не терпится узнать, планируете ли вы оставить место за ним, после того как все утрясется. — Финдлэй имел в виду то, что срок утверждения завещания уже подходил к концу. — Вы так и не сообщили, собираетесь ли продавать дом.
— Я пока не решил, — ответил Колин.
— На всякий
— Либо эту жизнь спасти, — сказал Колин еле слышно.
Эта мысль зрела у него в голове с тех пор, как он узнал о наследстве. Большая часть имущества отошла его отцу, хотя Дэниел даже не присутствовал на похоронах. (Справедливости ради следует отметить, что Колина там тоже не было, но это уже совсем другая история). Дом и земля, на которой он был построен, отходили Колину, и лишь малая часть причиталась его брату Патрику. Колин волен был распоряжаться своей долей как ему заблагорассудится. Но он подозревал, что главной причиной, почему старик решил оставить все ему, было то, что он единственный из их семьи мог извлечь из этого максимальную пользу. Причем речь шла не о деньгах.
И хотя Колин последние несколько лет не поддерживал связь не только с Уильямом, но и со всем окружающим миром — он затерялся в лабиринтах отчаяния, да так, что стал чужим самому себе, — казалось, дед всегда знал о его потребностях. Впрочем, так было и много лет назад, когда Колин, целиком поглощенный колледжем, девушками и эгоистичными заботами, присущими молодому человеку, перестал регулярно к нему наведываться. Тогда Уильям отнесся к этому с пониманием. Он ни разу не заставил Колина почувствовать себя виноватым. Вместо этого дед всячески поощрял его «выход в свет», хотел, чтобы он нашел себя. Когда Колин окончил Гаверфорд, Уильям в качестве подарка прислал ему билеты в Грецию, туда и обратно. Прилагающаяся записка гласила: «Молодость одна. Наслаждайся ею, пока можешь». Он словно нутром чуял, чтовскоре должно произойти…
— Я как-то не задумывался о деньгах, — ответил Колин. Однако, если честно, они бы сейчас не помешали. Вот уже пять лет у него не было постоянной работы. Когда-то он был восходящей звездой офиса окружного прокурора Манхэттена, метил на место на самой «верхушке», которое освободится с выходом босса на пенсию, а теперь на его личном счете лежало ровно триста долларов. «Точнее, двести пятьдесят», — поправился он, вычитая сумму, которую снял с текущего счета, чтобы заплатить за паром и ночь в гостинице.
Сейчас он был способен лишь плыть по течению, поэтому обсуждать планы на будущее не имело смысла. Колин смотрел из окна на проносящийся мимо пейзаж в закатных сумерках. Дома, коровники и пастбища отступили перед глубокой, бездонной зеленью елей и тсуг, в гуще которых призрачно белели белоствольные ольхи да то и дело проносились светлым вихрем олени. Затем машина повернула за угол, и они выехали на усыпанную гравием дорогу, которая вилась вдоль залива. Последние огненные лучи закатного солнца пробивались сквозь тучи, оставляя на воде сверкающую дорожку. Колин подумал, что, увидев такое в кино, счел бы это дешевой театральностью, но сейчас на глаза наворачивались слезы. Он успел забыть, как здесь красиво.
Спустя несколько минут они уже сворачивали на грунтовую дорогу, которая поднималась вверх по крутому,
Тропинка бежала вниз по склону, через примятую ветром траву и низкорослый кустарник, к бухте, которую с обеих сторон ограждали отвесные утесы, поэтому к ней нельзя было подобраться иначе как на лодке. Единственными существами, населявшими этот дикий, усыпанный прибитыми к берегу бревнами пляж, были чайки, которые сейчас добывали себе ужин.
Колин указал на блестящую полоску дна, обнажившуюся во время отлива.
— Когда я был маленьким, мужчина, живший выше по дороге, выращивал там устриц. Дед сдавал ему землю в аренду, и за это получал долю с каждого урожая.
Одно воспоминание повлекло за собой другое, да такое отчетливое, что он почти увидел, как мистер Дитс, сидя на песке, чистит для него устрицу, с которой все еще капает морская вода. Тогда он решился съесть ее просто для того, чтобы, вернувшись домой, похвастаться перед Патриком. Но, проглотив, был приятно удивлен. Он никогда прежде не пробовал ничего подобного. Это был вкус самого моря…
— Должно быть, это был Фрэнк Дитс, — заметил Финдлэй. — Он скончался пару лет назад. Рак легких. — Он хлопнул себя по груди. — Я передал участок его племяннице.
— Очень жаль, что его не стало, — сказал Колин. За те несколько раз, что они говорили по телефону в последние годы, дед и словом не обмолвился об этом, и теперь Колин испытал чувство утраты. Мистер Дитс был довольно вздорным стариком, но Колин его любил.
Он стоял и задумчиво смотрел вдаль, наблюдая, как все растворяется в темноте. Наконец Финдлэй нарушил тишину:
— Может, заглянете внутрь?
Можно подумать, Колин нуждался в его советах.
Больше всего ему хотелось остаться одному, но, чтобы не показаться грубым, он, пожав плечами, стал подниматься вместе с Финдлэем по тропинке к дому.
Внутри было довольно чисто и прибрано, но царил дух запустения. Блуждающий по пустым комнатам Колин был сражен стоявшей там тишиной. Гулко скрипели половицы. Из камина, в котором прохладными летними вечерами будет пылать огонь, была выметена вся зола. Сверху лежала кипа пожелтевших от времени газет и стояло ведерко с хворостом для растопки. На кухне тоже было пусто, за исключением разве что кое-каких продуктов, которыми запаслись в ожидании его приезда.
По всему дому на стенах виднелись выгоревшие прямоугольники, следы от висевших там картин. Единственной работой МакГинти, которую не продали вместе с остальными, был портрет над камином. «Женщина в красном» — самая известная вещь деда, которую многие хотели бы заполучить. И хотя Уильям время от времени выставлял ее в музеях, но продавать отказывался категорически и все предложения отклонял.