Леди в саване
Шрифт:
Меня огорчает мысль, что Джанет не может в силу принятых мною обязательств иметь ту свободу и душевный покой, которые проистекают от достатка. Но, мой дорогой Руперт, через семь лет ты станешь совершеннолетним. И тогда, если ты не передумаешь, — а я уверен, что ты не изменишься, — ты, будучи сам себе хозяин, сможешь поступать по своему усмотрению. Тем временем, чтобы защитить, насколько это в моей власти, мою дорогую Джанет от превратностей судьбы, я дал распоряжение моему управляющему раз в полугодие пересылать Джанет ровно половину дохода, который может принести, в той или иной форме, мое имение Крум. Оно, с сожалением должен признать, почти целиком заложено, но из того, что осталось — или останется нетронутым от обязательств, к которым влечет залог, — хоть что-то, надеюсь, достанется ей. И, мой дорогой мальчик, честно скажу, для меня истинное наслаждение в том, что меня с тобой могут связывать еще одни узы — узы союза ради общей цели. Ты всегда живешь в моем сердце, как будто ты мой настоящий сын. Позволь мне сказать тебе, что ты поступаешь так, как я бы желал, чтобы поступал мой сын, будь я вознагражден им. Да благословит тебя Бог, мой дорогой.
Неизменно твой
Колин Алекс. Макелпи
Письмо Роджера Мелтона из Оупеншо-Грейндж Руперту Сент-Леджеру, эсквайру,
июля 1-го, 1892
Мой дорогой племянник,
твое письмо от 30-го ult. [63] получил. Тщательно обдумал изложенный вопрос и пришел к заключению, что мой долг попечителя не позволил бы мне дать согласие, коего ты добиваешься. Разреши представить объяснения. Завещательница, выражая свою последнюю волю, подразумевала, что собственность, которой она располагала, должна быть использована так, чтобы приносить тебе, ее сыну, выгоду в виде ежегодно получаемого продукта. С этой целью, а также чтобы не допустить расточительности или неразумия с твоей стороны, или даже великодушия в отношении кого бы то ни было, пусть наидостойнейшего, кои могли бы лишить тебя средств и, таким образом, разрушить ее благие планы касательно твоего образования, покоя и будущего благополучия, она и не передала собственность непосредственно в твои руки, лишая тебя возможности поступать по твоему усмотрению. Напротив, сделала капитал доверительной собственностью лиц, которые, как она надеялась, будут достаточно твердыми и непреклонными и поспособствуют осуществлению ее намерений, даже вопреки уговорам либо давлению, применяемым в пользу иного решения. Ее намерением, следовательно, было, чтобы попечители, назначенные ею, использовали к твоей выгоде проценты, ежегодно нарастающие с имеющегося капитала, — это и только это (как особо оговорено в завещании), — с тем чтобы по достижении тобой совершеннолетия капитал, вверенный нам, был передан тебе нетронутым. В таких обстоятельствах я вижу мой суровый долг в том, чтобы строго придерживаться данных мне распоряжений. У меня нет сомнений, что лица, разделяющие со мной попечительство согласно завещанию, смотрят на вопрос абсолютно так же. А следовательно, мы, попечители, облечены не только лишь единой и нераздельной ответственностью в отношении тебя как предмета последней воли покойной, но также и в отношении друг к другу, что касается осуществления этой воли. Отсюда я заключаю, что истинному смыслу нашей ответственности, как и нашим представлениям о ней противоречило бы возникшее у любого из нас желание последовать путем, удобным для него, однако неприемлемым для других, разделяющих с ним попечительство. Долг каждого из нас — нести неприятную часть этой ответственности невзирая на лица. Ты, конечно же, понимаешь, что время, которое должно пройти, прежде чем твое имущество перейдет в полную твою собственность, имеет свой предел. Поскольку, согласно завещанию, мы обязаны передать доверенную нам собственность тебе по достижении тобой двадцати одного года, срок этот не превышает семи лет. До той поры — хотя я бы с радостью удовлетворил твои желания, если бы мог, — мне необходимо нести вверенную мне ответственность. По истечении указанного срока ты будешь волен отказаться от своего имущества, не встречая ничьих возражений и комментариев.
63
Сокращение от ultimo — истекшего месяца (лат.).
Определив настолько точно, насколько мог, ограничения, которыми я связан касательно твоего имущества, позволь мне теперь сказать, что в любом ином отношении я буду безмерно рад видеть твои желания удовлетворенными — там, где это в моей власти и в моих полномочиях. И я воспользуюсь всем моим влиянием на лиц, разделяющих со мной попечительство, дабы внушить им необходимость подобного же взгляда на твои пожелания и с их стороны. Что касается меня, то я полагаю, что ты волен распорядиться принадлежащей тебе собственностью по своему усмотрению. Но поскольку до достижения совершеннолетия ты, согласно завещанию твоей матери, можешь только пользоваться необходимым для жизни, ты волен распоряжаться не более чем годовым приращением к вверенной нам собственности. Первая наша обязанность как попечителей состоит в том, чтобы направлять это приращение на твое содержание, одеяние и обучение. С возможным остатком приращения за каждые полгода ты сможешь поступать по своему разумению. При адресованной попечителям согласно завещанию твоей письменной санкции на то, чтобы вся сумма приращения или часть ее выплачивалась мисс Джанет Макелпи, я прослежу за исполнением сего. Поверь мне, наш долг попечителей — сберечь имущество, и, имея в виду эту цель, мы не вправе выполнять какое бы то ни было распоряжение, причиняющее ему ущерб. Но на этом наши полномочия заканчиваются. Как попечители согласно завещанию на протяжении всего срока попечительства мы имеем право обращаться только с капиталом. Далее, при отсутствии ошибочных действий с твоей стороны, мы можем выполнять любое общее распоряжение, и выполнять столь продолжительное время, сколь оно остается в силе. Ты волен менять свои распоряжения и санкции в любой момент. Следовательно, всякий твой последний по времени документ является для нас указанием к действию.
Что касается главной первопричины твоего намерения, то я оставляю сие без комментариев. Ты волен в своих поступках. Я не усомнюсь, что тобой движет великодушное побуждение, нисколько не противоречащее тому, чего всегда желала моя сестра. Будь она жива и будь твое намерение вынесено на ее суд, я убежден, что она одобрила бы его. Поэтому, мой дорогой племянник, если ты желаешь, я, в память о ней и ради тебя самого, буду рад выплатить тебе сумму, равную той, которую ты хотел бы передать мисс Джанет Макелпи, — однако сумму из моего собственного кармана (и пусть это останется между нами). Получив от тебя ответ, я буду знать, как действовать. С наилучшими пожеланиями
поверь, по-прежнему
любящий тебя дядя
Роджер Мелтон
Письмо Руперта Сент-Леджера Роджеру Мелтону
июля 5-го, 1892
Мой дорогой дядя,
сердечно благодарю тебя за твое доброе письмо. Теперь я хорошо понимаю, что мне не следовало обращаться к тебе как попечителю с моей просьбой. Мне совершенно ясно, в чем состоит твой долг, и я согласен с тобой: ты прав. Я вкладываю письмо, адресованное моим попечителям, где прошу вплоть до следующего распоряжения ежегодно выплачивать мисс Джанет Макелпи, по указанному адресу, сумму приращения к завещанному моей матерью капиталу за вычетом расходов, необходимых, по вашему мнению, на мое содержание, одеяние и образование, а также за вычетом фунта стерлингов ежемесячно — суммы, которую
Что касается твоего щедрого и великодушнейшего предложения передать моей дорогой тете Джанет сумму, которую я сам хотел бы ей вручить, будь это в моей власти, я искренне благодарю тебя и выражаю благодарность также за мою тетю (которой я, конечно же, ничего не скажу, пока ты не разрешишь мне). Но я думаю, лучше этого не делать. Тетя Джанет очень горда и ни от кого никакого вспомоществования не примет. А вот я — другое дело, потому что она мне с младенчества была второй матерью, и я ее очень люблю. Теперь, когда моя мать умерла — а она, конечно же, была для меня всем на свете, — у меня осталась только тетя. И мы так любим друг друга, что гордости здесь нет места. Благодарю тебя еще раз, мой дорогой дядя, и да благословит тебя Бог.
Твой любящий племянник
Руперт Сент-Леджер
Отчет Эрнста Роджера Хэлбарда Мелтона (продолжение)
А теперь касательно того из детей сэра Джеффри, который звался Роджером. Он был третьим из детей сэра Джеффри и третьим сыном, единственная же дочь в этой семье, Пейшенс, родилась через двадцать лет после появления на свет последнего из четверых сыновей. Я запишу все, что слышал о Роджере от моих отца и деда. От моей двоюродной бабки я ничего не слышал, потому что был совсем мал, когда она умерла; помню, однако, что видел ее, впрочем, всего лишь раз. Это была очень высокая, миловидная женщина в возрасте чуть за тридцать с претемными волосами и пресветлыми глазами. Глаза были то ли серыми, то ли голубыми, точно не помню. Вид у нее был очень горделивый и надменный, но должен сказать, она отнеслась ко мне с добротой. Помню, я страшно завидовал Руперту, потому что его мать выглядела такой важной. Руперт был на восемь лет старше меня, и я боялся, что он меня побьет, если я скажу что-то, что ему не понравится. Поэтому я помалкивал, пока не забыл о своем опасении, и тогда Руперт очень зло и, думаю, без всяких оснований бросил мне: «Противная мелкая тварь». Этого я не забыл и не забуду. Впрочем, не так уж важно, что он говорил или думал. Теперь он — если вообще еще жив — там, где его никто не может найти, и ровным счетом ничего не имеет, потому что и от того немногого, что у него было, достигнув совершеннолетия, отказался в пользу Мактресни. Он намеревался отдать ей деньги сразу, когда умерла его мать, но мой отец, бывший попечителем согласно завещанию, отказал ему; и дядя Роджер, как я его зову, второй попечитель, тоже считал, что попечители не вправе позволить Руперту пустить на ветер наследство, или, как я в шутку сказал, «матронин капитал», когда мой отец рассуждал о патримониальной, т. е. родовой собственности. Старый сэр Мактресни, третий из попечителей, не осмелился дозволить то, что двое других не дозволяли, ведь мисс Мактресни доводилась ему племянницей. Старый грубиян — вот он кто. Помню, как однажды, выпустив из головы, что они в родстве, я назвал ее Мактресни, и тогда он так треснул меня по уху, что я аж в другой конец комнаты отлетел. Его шотландская речь чудовищно груба. У меня до сих пор звучит в ушах его угроза: «Вот те урок хороших манер, а ежели не исправишься, жабеныш, напрочь расквашу нос!» Отец, как я видел, был страшно задет, но не проронил ни слова. Он помнил, я думаю, что генерал был кавалером ордена Крест Виктории и заядлым дуэлянтом. Но чтобы показать, что он здесь ни при чем, он оттрепал меня за ухо — за то же самое ухо! Наверное, считал, что поделом. Надо отдать ему должное: потом он загладил свою вину. Когда генерал отбыл, он вручил мне пять фунтов.
Думаю, дяде Роджеру совсем не понравилось то, как Руперт обошелся со своим наследством, потому что вряд ли дядя виделся с ним с тех пор. А может, причиной было всего лишь бегство Руперта вскоре после отказа от наследства, однако я расскажу об этом, когда дойду до него самого. Да и вообще какое дело моему дяде до него? Он не из Мелтонов, а вот я стану главой рода. Конечно, когда Господь посчитает нужным призвать к себе моего отца. У дяди Роджера куча денег, и он никогда не был женат, поэтому, если дяде хочется оставить деньги подходящему лицу, то ему и беспокоиться не о чем. Он нажил капитал на «восточном рынке», как он выражается. Насколько я могу судить, это весь Левант. [64] У дяди есть, как говорят коммерсанты, «торговые дома» повсюду — в Турции, Греции и вокруг этих стран, в Марокко, Египте, на юге России и в Святой Земле, затем в Персии, Индии, а еще в Херсонесе [65] , в Китае, Японии и на тихоокеанских островах. Не следует ожидать, чтобы мы, землевладельцы, хорошо разбирались в торговле, однако мой дядя охватил — увы, должен поправиться: охватывал — большое пространство, скажу я вам. Дядя Роджер был человеком угрюмым, и только потому, что мне с детства внушали, что я должен стараться быть с ним поласковее, я не боялся вступать с ним в разговор. Когда я был ребенком, отец с матерью — особенно мать — заставляли меня навещать его и показывать, как я его люблю. А он даже вежлив со мной никогда не бывал, старый ворчливый медведь! Но с Рупертом он и вовсе не виделся, поэтому я думаю, что господин Р. не включен в число наследников. Последний раз, когда я сам с ним встречался, дядя был подчеркнуто груб со мной. Он обращался со мной как с мальчишкой, хотя мне вот-вот должно было исполниться восемнадцать. Я вошел в его кабинет без стука, и он, не подняв головы от своих бумаг, произнес:
64
Общее название стран восточной части Средиземного моря.
65
Историческая область, принадлежавшая некогда Турции.
— Убирайся! Как ты смеешь беспокоить меня, когда я занят?!
Я застыл на месте, готовый пронзить его взглядом, как только он поднимет глаза, ведь я всегда помнил, что это я буду главой рода после смерти отца. Но когда дядя поднял голову, о пронзительном взгляде не могло быть и речи. Он довольно холодно сказал:
— А, это ты! Я думал, это кто-то из моих рассыльных. Присядь, если ты пришел повидать меня, и подожди, пока я закончу.
Я сел и стал ждать. Отец всегда твердил мне, что я должен добиваться дядиного расположения и стараться умилостивить его. Отец очень мудр, а дядя Роджер очень богат.
Но я не думаю, чтобы дядя Р. был настолько умен, насколько он мнит о себе. Иногда он допускает чудовищные промахи в своем деле. Например, несколько лет назад он купил огромное поместье на Адриатике, в стране, которая зовется «Синегория». По крайней мере, он говорил, что купил. Сообщил моему отцу по секрету. Но не показал никаких документов, подтверждающих право собственности, и я очень опасаюсь, что его обманули. В таком случае, мне не повезло, ведь отец считает, что дядя заплатил колоссальную сумму за это имение, а поскольку я его наследник по родству, такое приобретение уменьшает достающуюся мне собственность.