Ледовое побоище и другие «мифы» русской истории
Шрифт:
— Успокойся, Маняша, ничего особенного. Немного ранен в руку…
Мария Ильинична в недоумении смотрела то на Гиля, то на незнакомых ей Полуторного и Сафронова, то на Владимира Ильича без пиджака и с перевязанной рукой».
М.И. Ульянова: «С нетерпением караулю… возвращение знакомой машины. Вот, наконец, она несется как-то особенно быстро. Но что это? Шофер соскакивает и открывает дверцы. Этого никогда раньше не бывало. Ильича выводят из автомобиля какие-то незнакомые люди. Он без пальто и без пиджака, идет, опираясь на товарищей. Бегу вниз по лестнице и встречаю
Г.Я. Лозгачев-Елизаров: «Владимир Ильич нашел еще в себе столько самообладания… и сам, почти без посторонней помощи, поднялся домой по лестнице на самый верх».
С.К. Гиль: «Мы провели Владимира Ильича прямо в спальню и положили на кровать.
Мария Ильинична очень тревожилась.
— Звоните скорей! Скорей! — просила она меня. Владимир Ильич приоткрыл глаза и спокойно сказал:
— Успокойтесь, ничего особенного… Немного ранен в руку».
С.К. Гиль: «Владимир Ильич открыл глаза, болезненно посмотрел вокруг и сказал:
— Больно. Сердцу больно…
Винокуров и Бонч-Бруевич постарались успокоить Ильича:
— Сердце ваше не затронуто. Раны видны на руке и только. Это отраженная нервная боль.
— Раны видны?.. На руке?
— Да».
С.К. Гиль: «Мария Ильинична обратилась ко мне с просьбой сообщить Надежде Константиновне о несчастье как можно осторожней. Надежда Константиновна была в Народном комиссариате просвещения и ничего еще не знала. Когда я спускался во двор, меня догнал кто-то из Совета Народных Комиссаров, чтобы вместе идти предупредить Надежду Константиновну.
Мы ждали ее во дворе. Вскоре она подъехала. Когда я стал приближаться к ней, она, видимо, догадавшись по моему взволнованному лицу, что случилось нечто ужасное, остановилась и сказала, смотря в упор в мои глаза:
— Ничего не говорите, только скажите — жив или убит?
— Даю честное слово, Владимир Ильич легко ранен, — ответил я.
Она постояла секунду и пошла наверх».
С.К. Гиль: «Профессор Минц, одетый в белый медицинский халат, измерил обоими указательными пальцами расстояние ранок на руке Владимира Ильича, на минуту задумался и быстрыми гибкими пальцами стал ощупывать его руку и грудь. Лицо профессора выражало недоумение.
В комнате стояла мертвая тишина, присутствующие затаили дыхание. Все ожидали решающих слов профессора. Минц изредка тихо говорил:
— Одна в руке… Где другая? Крупные сосуды не тронуты. Другой нет. Где же другая?..
Вдруг глаза профессора сосредоточенно остановились, лицо застыло. Отшатнувшись и страшно побледнев, он стал торопливо ощупывать шею Владимира Ильича.
— Вот она!
Он указал на противоположную, правую, сторону шеи. Доктора переглянулись, многое стало им ясно. Воцарилось гнетущее молчание. Все без слов понимали, что случилось что-то страшное, может быть, непоправимое. Минц очнулся первый:
— Руку на картон! Нет ли картона?
Нашелся кусок картона. Минц быстро вырезал из него подкладку и
— Так будет легче, — объяснил он».
Из биографической хроники В.Н Ленина, 1918, сентябрь, 2: «Данные рентгеновского исследования. Вклиненный оскольчатый перелом левой плечевой кости на границе средней и верхней трети. Надлом части левой лопаточной кости. Одна пуля находится в мягких частях левого надплечья, а другая — в мягких частях правой половины шеи, кровоизлияние в полость левой плевры».
В.Н. Розанов: «Легко отмечается перелом левой плечевой кости, приблизительно на границе верхней трети ее с серединой…
Надежда Константиновна… тихо спрашивает: «Ну что?» Я мог ответить только: «Тяжелое ранение, очень тяжелое, но он сильный»…
На консультации мне, как вновь прибывшему врачу, пришлось говорить первому. Я отметил, что здесь шок пульса от быстрого смещения сердца вправо кровоизлиянием в плевру из пробитой верхушки левого легкого и центр нашего внимания, конечно, не сломанная рука, а этот так называемый гемоторакс. Приходилось учитывать и своеобразный, счастливый ход пули, которая, пройдя шею слева направо, сейчас же непосредственно впереди позвоночника, между ним и глоткой, не поранила больших сосудов шеи. Уклонись эта пуля на один миллиметр в ту или другую сторону, Владимира Ильича, конечно, уже не было бы в живых».
A.Н. Винокуров: «Одна пуля раздробила Владимиру Ильичу плечевую кость, произведя перелом кости. Другая пуля вошла сзади со стороны лопатки, пробила легкое, вызвав сильное кровотечение в плевру, и засела спереди шеи под кожей.
Особенно опасно было второе ранение. Пуля прошла мимо самых жизненных центров: шейной артерии, шейной вены, нервов, поддерживающих деятельность сердца. Ранение одного из этих органов грозило неминуемой смертью, и каким-то чудом — случаем пуля не задела их. Здесь же проходит пищевод, и было опасение, не ранен ли он, что также грозило большой опасностью для жизни нашего вождя…»
B.А. Обух: «Необычайно слабая деятельность сердца, холодный пот, состояние кожи и плохое общее состояние как-то не вязались с кровоизлиянием, которое было не так сильно… Было высказано предположение, не вошел ли в организм вместе с пулями какой-то яд.
Осмотром был установлен несомненный перелом левой плечевой кости, ранение левой грудной клетки и левого легкого. Как результат последнего — большое скопление крови в полости левой плевры.
Из числа трех пуль, выпущенных во Владимира Ильича, две остались в теле: одна в правой подключичной ямке, другая под кожей спины».
В.Д. Бонч-Бруевич: «Перевязка была окончена, и Владимир Ильич уложен на высокие подушки. Прибыли сестры милосердия.
Профессор Минц, сказав все, что нужно, об уходе за Владимиром Ильичем и оставив свой адрес и телефон, собрался уезжать.
…О состоянии Владимира Ильича Минц не говорил ничего определенного, сказав лишь, что ранение принадлежит, несомненно, к разряду весьма тяжелых».
Б.С. Вейсброд: «Владимир Ильич сам ясно сознавал свое тяжелое положение, когда он, попросив остальных врачей выйти, задал мне вопрос: