Ледовый рейс
Шрифт:
И как это отец всю жизнь провел на своем катеришке? И в последние годы — все в агентстве малых рек. Вечно мелкосидящие баржонки водил, пыльные, грязные, груженные то цементом, то гравием, то углем… Нет, Саня не на это рассчитывает. Отец — хошь не хошь, грамота малая — ходил все в одной должности — рулевой-моторист. А он не для того учится…
Правда, сейчас-то уж ничего не поделаешь. Да и подработать надо: зимой на одну стипендию трудновато. Костюм бы неплохо на лично заработанные купить, привезти подарки отцу с матерью.
Команда здесь небольшая. Стоять вахты придется на две смены, по шесть часов через шесть.
Не спит Саня, ворочается под холодным одеялом. А дождь сечет и сечет палубу, судно вздрагивает на волне, скрипит тяжко.
Хлеб и уголь
Уже полдень, а дождь все льет и льет. Саня слоняется без дела: не заставляют, да и желанья нет. Утром, перед уходом в Заозерье, закупили в плавучей лавке продуктов. Пришлось носить. Приволокли четверть бараньей туши. Да еще набрали говяжьей тушенки.
Непонятно Сане: куда такой запас? Ну да не его это забота…
Он только было хотел проскользнуть в рубку. Там сухо, светло. Хорошо посидеть одному. И, как нарочно, Анатолий, штурман, остановил:
— Давай-ка, Саня-практикант, сбегай за хлебом. Саня глянул на раскисший глинистый берег, прикинул расстояние до магазина: не близко.
— Сколько?
— Тридцать.
— Чего?! — растерялся Саня.
— Ясно: буханок.
— Куда их? На пристанях купить можно. — А сам подумал: «Разыгрывает».
— До самого Тюлькино никаких пристаней. Ночевать будем где придется. А вдруг тяжелая ледовая обстановка? Вон в прошлом году больше недели караван стоял… Деревенька на берегу небольшая, какой там хлеб. А ты: пристани.
Анатолий засмеялся, но вспомнил, что парень на Каме впервые, заговорил помягче:
— Может, и не тридцать, а двадцать пять надо. — Наморщился озабоченно. — Вот только мешка никакого. И дождь… Ты вот что, возьми на камбузе со стола клеенку. И держи-ка мой дождевик. Завернешь в клеенку, потом в него, рукава свяжешь и — на плечо. Два раза, парень, придется… Ну, потом высушишься.
А Саня и вымок, и вывозился в глине. Во второй раз шел, поскользнулся и съехал по откосу. Ладно хоть никто не видел. Ну и работенка!..
Наконец-то можно посидеть в рубке, покурить не спеша.
Сане хорошо видны штурман и механик Виктор. Они носят ведрами машинное масло со списанной самоходки, к которой причалена СТ-250. Оба в суконных кителях, похожих на кожанки, — до того залоснились — и вода их, видно, не берет, скатывается. Анатолий — невысокий, тщедушный, пацан пацаном. Он в сапогах и кепке-восьмиклинке с куцым козырьком. Виктор — маленький, кругленький. Брюки на коленях вздулись пузырями. На голове беретик с задорным хвостиком, из-под берета выбился такой же тоненький и несерьезный чубчик. Смешной этот Виктор. Шеи почти нет: плечи и сразу — голова. Из-под полосатого тельника чуть не до самого кадыка волосы курчавятся.
Оба они какие-то невзрачные. Лица хмурые. Перепачканная одежда. Ходят, как заведенные, по скользкой полоске палубы, носят полнущие ведра, сплескивают масло.
А тут еще рядом эта жалкая развалина-самоходка. Гулкий трюм, заколоченные
Зря, видно, он, Саня, послушался отца. Вдруг после окончания попадет на такую посудину. Ну чего он не видывал здесь?
Отец, когда Саня заканчивал восьмилетку, советовал одно: Казанский речной техникум. А Сане не очень хотелось туда — отнекивался. Сам тоже не придумал ничего. Так и пробегал без дела до поздней осени. Шестнадцать исполнилось, отец устроил учеником слесаря в небольшие мастерские, тут же, в затоне под Казанью. Конечно, не понравилось Сане: место чересчур тихое, работа мелкая. На следующее лето поступил все-таки в речной техникум…
Смотрит Саня на сырой, пасмурный мир. Идет по берегу Юрий, их капитан. Ну и вид у него! А ведь еще молодой, под тридцать. Речное училище в Перми окончил. И не подумаешь, что капитан. Шкипер с баржи-углярки или сплавщик-работяга. Дождевик брезентовый до пят, чуть выглядывают резиновые сапоги. На голове простенькая кепка шерстяная. Надвинул ее на лоб — глаз не видно. Насупленный…
Юрий и вправду шел злой. В электроцехе до сих пор не зарядили аккумуляторы. Утром вдруг получат приказ выходить — что, весь караван ждать будет одного?
Еще с пригорка увидел Виктора с Анатолием, потеплело на душе. Не отдыхали, наверное, еще. Торопятся запастись всем вовремя, не знают, что электроцех подножку подставил… Хорошие все-таки у него помощники, заботливые, все делают без подсказки. Отличные товарищи. Лишь с середины прошлой навигации плавает с ними, а как сдружились.
Виктор, тот чем хорош: заскучать не даст. Из той породы, про которых говорят: хлебом не корми — «потравить» дай. Чуть закиснут друзья, Виктор раз — и историйку флотскую. И откуда он их берет? На каждое судно, на котором он плавал, у него придумано свое название. И все неспроста. СТ-250 он называет любовно и ласково: «четвертинка». Но парень толковый, к дисциплине приученный.
А «четвертинка» у них ничего. Юрий не жалуется. Доброе суденышко, ходкое. И надстройка аккуратная, по длине судна. Не то, что на некоторых: нагромоздят… Вот покрасят надстройку, тент, шлюпку, подведут полоску на трубе, вывесят спасательные круги…
Юрий окинул взглядом свою СТ-250 с кормы до носа и прошел по трапу на борт списанной самоходки, остановился посреди палубы. Он помнил это судно живым, бойким. Когда-то оно трудилось наравне со всеми, бегало по реке. Да вдруг отказало вконец разношенное сердце-двигатель, пришел в негодность корпус. И поставили старушку сюда вместо склада, а потом разрежут автогеном и — в переплавку.
Как быстро мелькают годы. Давно ли он пришел на эту старую самоходку молодым штурманом. Два года ходил на ней. Тогда еще и Камского моря не было, готовились только заполнять.
«Десять лет пролетело. Не заметишь, как и самого спишут, — подумал капитан и улыбнулся своим преждевременным «старческим» мыслям. — Вон практикант. Рослый здоровяк, живет, радуется… Неустоявшийся, правда, какой-то. Ходит — и то вихляется. И работать не торопится. Засел в рубку…»
— Эй, практикант, — нахмурился Юрий, — кончай перекур. Иди-ка на камбуз. Мясо изрубить надо да в ларь сложить, где похолодней. Кокша покажет… — И, легко перепрыгнув на свое судно, пошел по узкой бортовой кромке-планширю, не придерживаясь за леер.