Ледяная принцесса

Лэкберг Камилла

Она посмотрела, как он сидит на полу, прислонившись к стене. Смердящая развалина, но с неслыханным талантом, упакованным в грязную оболочку. Бесконечное число раз она задавала себе вопрос: как бы все обернулось, если бы тогда, в тот самый день, она сделала другой выбор? Каждый день на протяжении двадцати трех лет — как бы сложилась жизнь, если бы она поступила по-другому. Двадцать три года — вполне достаточный срок для раздумий.

Иной раз, приходя сюда, она оставляла его как есть, лежащим на полу. Но не сегодня. Сегодня на улице стоял мороз и холод просачивался внутрь, пол казался ей ледяным, несмотря на ее толстые чулки. Она потянула его за руку, которая расслабленно и безжизненно висела вдоль тела, но он никак не прореагировал. Крепко взявшись двумя руками, она потянула его к матрасу. Потом ей надо было еще положить его на матрас. Она обхватила его за талию и стала приподнимать, и ее передернуло от прикосновения к мягкому, расслабленному

телу. Немного помучившись, она смогла взгромоздить большую часть его туловища на матрас, и, так как одеяло отсутствовало, ей пришлось накрыть его взятой в прихожей курткой. Затем, тяжело дыша от усталости, она села на пол рядом с ним. Если бы не ее сильные руки, натренированные за многие годы уборки, она бы никогда в ее возрасте не смогла это сделать. И она с беспокойством подумала: а что, если в один прекрасный день у нее не останется на это сил? Жирный закрученный волос лежал на его лице, и она осторожно смахнула его указательным пальцем. Она никогда и подумать не могла, что жизнь так поступит с ними обоими, но сейчас собиралась провести остаток жизни, оберегая то немногое, что осталось. Люди отводили глаза, встречая ее на улице, но отводили недостаточно быстро для того, чтобы она не успевала заметить сострадание в этих взглядах. Весь поселок осуждал Андерса, который был постоянным членом кружка местной пьяни. Иногда он нетвердой походкой тащился через весь поселок, изрыгая проклятия и ругаясь на всех подряд. К нему все относились с отвращением, а к ней с симпатией. А на самом-то деле все должно быть наоборот: это ее следовало презирать и осуждать, а Андерс заслуживал всеобщей любви. Ее слабость сделала его жизнь такой, как сейчас. Она больше никогда не будет слабой.

Несколько часов она продолжала сидеть и гладить его лоб; иногда он начинал беспокойно ворочаться в своем беспамятстве, но затихал от ее прикосновений. Снаружи, за окном, жизнь шла своим чередом, но здесь, внутри этой комнаты, время замерло.

* * *

Понедельник принес плюсовую температуру и наполненные дождем тучи. Эрика всегда была осторожным водителем, но сейчас она ехала еще медленнее, чем обычно, опасаясь возможного заноса. Вождение не было ее сильной стороной, но она предпочла ехать в одиночестве на машине, а не давиться в автобусе-экспрессе или электричке. Когда она свернула направо на автомагистраль, ехать стало полегче, и она осмелилась немного прибавить скорость. Эрика собиралась встретиться с Хенриком Вийкнером в двенадцать часов, но, так как она рано выехала из Фьельбаки, у нее оставалось достаточно времени, чтобы проехаться по Гётеборгу. Первый раз с тех пор, как она увидела Алекс в холодной ванной комнате, Эрика подумала о разговоре с Анной: она все еще никак не могла представить себе, что Анна действительно собирается продать дом. Это был дом их детства, и родители были бы потрясены, если бы могли узнать об этом. Все выходило боком, когда вмешивался Лукас. Она хорошо знала его аппетиты и беспардонность и не могла просто так отмахнуться от этого. Он всегда был неразборчив в средствах и становился все наглее, но то, что происходило сейчас, превосходило все его предыдущие выходки.

Ну да ладно, прежде чем забивать себе голову заботами о доме, ей надо выяснить, каково ее положение с чисто юридической точки зрения. А до тех пор лучше перестать огорчаться по поводу очередной затеи Лукаса, сейчас надо сконцентрироваться на предстоящем разговоре с мужем Алекс.

Хенрик Вийкнер показался ей по телефону довольно приятным. Его уже явно подготовили, и звонок Эрики не стал для него сюрпризом. Да, конечно, она может приехать и задавать вопросы об Александре, если поминальная статья о ней так важна для ее родителей.

Будет интересно посмотреть, как выглядит муж Алекс. Хотя, с другой стороны, ее не очень прельщала мысль оказаться лицом к лицу с горем еще одного человека. Достаточно того, что душераздирающая встреча с родителями Алекс поразила ее в самое сердце. Как писателю, ей хотелось рассматривать происходящее отстраненно. Изучать извне, беспристрастно и сохраняя дистанцию. Вместе с тем это была возможность составить для себя первое представление о том, каким человеком была взрослая Алекс.

Эрика и Алекс стали неразлучны с самых первых школьных дней. Эрика безмерно гордилась тем, что именно ей выпала честь быть избранной Алекс в подруги. Алекс притягивала всех, кто оказывался поблизости в поле ее притяжения, как магнит. Все хотели быть с Алекс, которая совершенно не подозревала о своей популярности. Она вела себя очень сдержанно, что говорило о ее уверенности в себе. Став взрослой, Эрика поняла, что у детей такое бывает крайне редко. И вместе с тем Александра была открытой и щедрой и не производила, несмотря на всю свою сдержанность, ни малейшего впечатления застенчивости. То, что Эрика стала подругой Алекс, было полностью инициативой Алекс. Сама Эрика никогда бы не осмелилась приблизиться к Александре на пушечный выстрел. Они

были неразлучны до того злосчастного года, когда Алекс переехала и исчезла из ее жизни. С какого-то времени Алекс начала все больше и больше отдаляться, и Эрика часами сидела одна в своей комнате, оплакивая их дружбу. А в один прекрасный день она позвонила домой Александре, и ей никто не ответил. Двадцать три года спустя Эрика все еще до мельчайших деталей помнила ту боль, которую почувствовала, узнав, что Алекс уехала, не сказав ей ни слова и даже не попрощавшись. Да и сейчас, спустя много лет, она не имела ни малейшего понятия о том, что произошло. Но тогда, следуя своей еще детской логике, Эрика во всем обвинила себя и совершенно искренне считала, что Александра просто от нее устала.

Эрика с трудом ориентировалась в городе, пробираясь через Гётеборг в направлении Серё. Она хорошо узнала город, проучившись здесь четыре года, но в то время у нее не было машины, так что теперь, сидя за рулем, она воспринимала Гётеборг как белое пятно на карте. Если бы она сейчас ехала по велосипедным дорожкам, все было бы намного проще. Кроме того, Гётеборг оказался настоящим кошмаром для нее как для водителя: куча улиц с односторонним движением, прорва развязок, забитых машинами, и доводящие до инфаркта звонки трамваев, которые неожиданно возникали словно из ниоткуда и со всех сторон. К тому же у нее появилось предчувствие, что любая дорога обязательно приведет ее в Хисенген, и стоит ей сделать хоть один неправильный поворот, как она неизбежно окажется там.

Хенрик подробно объяснил Эрике, как ей лучше проехать, и, как оказалось, объяснил настолько хорошо, что Эрика на этот раз с первой же попытки смогла не заехать в Хисенген.

Дом превзошел все ее ожидания: пред ней предстал огромный белый особняк конца девятнадцатого или начала двадцатого века с видом на море и небольшой беседкой, которая обещала наслаждение теплыми летними вечерами. Сад, который лежал закутанный плотным белым снежным покрывалом, был отлично распланирован и, несмотря на свои размеры, производил впечатление отлично выполненной искусным садовником работы.

Она проехала по ивовой аллее, затем сквозь ворота высокой решетчатой изгороди и остановилась на засыпанной гравием площадке перед домом.

Каменная лестница привела ее к массивной дубовой двери. Ничего похожего на современный звонок не было и в помине, и ей пришлось грохнуть здоровенной дверной колотушкой. Дверь тут же открылась. Она уже была готова к тому, что ее встретит горничная в накрахмаленном до хруста переднике, но вместо этого оказалась нос к носу с мужчиной — как она тут же поняла, самим Хенриком Вийкнером. Он смотрелся просто до неприличия хорошо, и Эрика была рада, что, перед тем как выехать из дома, уделила своей внешности несколько больше времени, чем обычно.

Она шагнула в огромный холл, который, как она быстро прикинула, был больше, чем вся ее стокгольмская квартира.

— Эрика Фальк.

— Хенрик Вийкнер. Насколько я помню, мы уже встречались прошлым летом. В кафешке там внизу, рядом с площадью Ингрид Бергман.

— В «Кафе Брюгган». Да, совершенно верно. У меня ощущение, что с прошлого лета прошла целая вечность, особенно когда подумаешь про такую погоду, как сейчас.

Хенрик пробормотал что-то вежливое в ответ. Он помог ей снять куртку и рукой указал в сторону салона в конце холла. Эрика осторожно присела на софу, которую, обладая безграничными познаниями в области антиквариата — в том плане, что не знала почти ничего, — в итоге смогла совершенно определенно оценить как очень старую и дико дорогую. Она с благодарностью приняла предложение Хенрика выпить кофе. Пока он организовывал кофе и они обменивались вежливыми фразами насчет ненастной погоды, Эрика исподтишка рассматривала его и констатировала про себя, что Хенрик не выглядит особо опечаленным, но в то же время она знала, что это совсем не обязательно что-нибудь означает: все люди по-разному выражают свою печаль.

Одет он был довольно просто: превосходно сшитая ярко-голубая рубашка от Шинуа и Ральфа Лорен; темные, почти черные волосы подстрижены так, что прическа выглядела элегантной, но не создавалось впечатления, что он пять минут назад вышел из парикмахерской; темно-карие глаза придавали его внешности облик южанина. Сама Эрика предпочитала мужчин более грубой внешности, но тем не менее не могла не признать притягательности и привлекательности Хенрика, который как будто сошел с фотографии из журнала мод. Вдвоем с Алекс они были, наверное, сногсшибательно красивой парой.

— Какой замечательный, чудесный дом.

— Спасибо. Я уже четвертое поколение Вийкнеров, которое живет здесь. Мой прадедушка построил его в начале века, и с тех самых пор он находится во владении нашей семьи. Если бы эти стены могли говорить…

Он повел вокруг рукой и улыбнулся Эрике.

— Должно быть, это прекрасно — чувствовать, что вокруг тебя — вся история твоей семьи.

— И да и нет. В то же время это накладывает и тяжелую ответственность: продолжать идти по стопам отца, ну и все такое.