Ледяная пустыня
Шрифт:
— Да. И попал в руки Сальмы, но потом им завладела мама. А теперь он мой.
Клаудия протянула к Жезлу дрожащую руку, но Анаид быстро отодвинула коробку.
— Не трогай!
— Почему?
— Жезл подчиняет себе волю того, кто к нему прикасается. Вспомни Пророчество Треборы!
«Мудростью слов в тайной кузницеПлавили древнее злато,Плавили для ИзбранницыТой, что придет когда-то», —торжественно произнесла Анаид.
«Матьподхватила Клаудия.
«Огонь и кровь слишком тесноСлиты в источнике силы.Огонь и кровь — для хозяйки Жезла,Кровь и огонь — для рабыни», —невольно содрогнувшись, пробормотала Анаид.
Жезл нашей матери ОрыВновь воцарился над намиЕму подчинятся сестрыИ будут покорны веками. [4] —подытожила Клаудия и рассмеялась. — Не принимай все так близко к сердцу, — сказала она. — И не надо хмуриться. Морщины тебе не идут.
4
Стих. перев. с исп. В. А. Максимовой.
Однако Анаид было не до смеха.
— Пока все, о чем говорится в Пророчестве, свершалось. Жезл оказался у меня именно в тот момент, когда на небе выстроились в ряд Юпитер, Марс, Венера, Меркурий и Сатурн. Потом я огрела им по голове Сальму и обагрила руки ее кровью.
— Забудь об этом! — обняв Анаид, воскликнула Клаудия. — Сегодня же твой день рождения! Веселись и не грусти!
Вырвавшись из объятий подруги, Анаид убрала коробку с Жезлом Власти в шкаф и тщательно заперла его.
Тем временем Клаудия рухнула на кровать, зевнув во весь рот.
— Разбуди меня в десять, когда начнется веселье, — пробормотала она, закрыла глаза и уснула.
Накрыв Клаудию пледом, Анаид на цыпочках вышла из комнаты.
Девушка принялась размышлять о том, как пройдет ее праздник.
А вдруг она просидит весь вечер на стуле, грызя от досады ногти? Или ей, как Золушке, придется разносить угощение и менять диски, развлекая гостей, которые не будут обращать на нее совсем никакого внимания? А вдруг они с Роком проболтают весь праздник как друзья детства, не прикоснувшись друг к другу даже пальцем? Или она будет сгорать от ревности, глядя с Клаудией на то, как он обнимается с Марион? И еще — вдруг ей захочется танцевать, и у нее ничего не выйдет? Или ей придется весь вечер ждать поцелуя, но так его и не получить?
От этих мыслей Анаид так разнервничалась, что порезала
— Не трогай острых предметов. Возьми лучше ложку и мажь на хлеб томатную пасту.
Водрузив перед Анаид банку с красной этикеткой, Селена сунула ей в руки ложку, и они вместе, как на конвейере, стали готовить бутерброды. Селена резала хлеб, а Анаид мазала его томатной пастой, а потом приправляла оливковым маслом и добавляла щепотку соли так, как в детстве учила ее мама. Готовые бутерброды раскладывали на подносах.
— Как я выгляжу? Ничего? — наконец решилась спросить Анаид у матери.
— Необычно.
— Это я накрасилась. Точнее, Клаудия накрасила мне глаза. И мне от этого как-то не по себе.
— Так умойся.
— Тебе не нравится?
— Тебя не должно заботить, нравится мне или нет твой макияж. Главное, чтобы он нравился тебе. Остальные заметят твою красоту, даже если ты и пальцем к себе не прикоснешься.
— В это очень трудно поверить.
— Понимаю.
Обычно послушная Анаид возмутилась. Ей казалось, что мать слишком легкомысленно относится к снедавшим ее сомнениям.
— Ах, мама, ты ничего не понимаешь!
— Чего я не понимаю?
— Ты не понимаешь, как я нервничаю.
— Из-за Жезла?
— Ну… Ну да.
— Вот это я как раз хорошо понимаю. На тебя свалилась такая ответственность! Но я же тебя не брошу!
— А куда мы поедем?
— Этого я не могу тебе сказать. Нам уже пора в дорогу, и я сама не знаю, сколько времени она у нас займет.
— А мне бы так хотелось остаться в Урте с друзьями. Неужели уезжать обязательно? Может, достаточно защитить нашу долину заклинанием?
Селена ответила не сразу. Слова дочери пробудили в ее в душе печальные воспоминания.
— Я понимаю твои чувства, — произнесла она, наконец, — и то, чего стоит в твоем возрасте жертвовать собственными интересами во благо всех омниор на свете.
Анаид молча кивнула. Она тоже все понимала.
— Но дело не только в этом, — пробормотала девушка, — для меня это особенный вечер, и я очень боюсь стать всеобщим посмешищем.
— Какие глупости! — отмахнулась Селена.
— Никакие не глупости! — обиделась Анаид. — Ты же не знаешь, что такое в пятнадцать лет впервые выходить в свет.
Селена подбоченилась. Она выглядела очень молодо, и никак нельзя было сказать, что у нее уже пятнадцатилетняя дочь.
— Ты что, думаешь, мне всегда было тридцать три?!
Анаид смутилась.
— Извини. Просто я всегда отличалась от остальных. Помнишь, как надо мной смеялись, когда я была маленькой и почти лысой?
— Я тоже была такой.
— Не может быть! — воскликнула Анаид, смерив взглядом красивую, решительную и уверенную в себе мать.
— Может. Все молодые омниоры проводят юные годы под строгим присмотром взрослых, а потом, пока не вырастут, страдают от разных комплексов. Как обычные смертные женщины.
Анаид мысленно увидела перед собой бесшабашную и решительную девушку, какой была ее мать пятнадцать лет назад.
— И все-таки нас нельзя сравнивать, — заявила она Селене.
— Возможно, но это еще не доказывает, что я не знаю, что такое любить, злиться на собственную мать, бояться ответственности, не желая быть колдуньей, или мечтать умереть, чтобы раз и навсегда покончить со всем этим. Между прочим, мне всегда хотелось быть самой обычной женщиной.
Анаид живо заинтересовалась этой неизвестной ей стороной характера матери.