Ледяная звезда
Шрифт:
– Тебе осталось недолго, – тихо заметила Зимерзла, продолжая разглядывать лицо Яра. Лишняя демонстрация жестокости и бестактности, учитывая, что бывший ангел и сам это знал. Знал, но понимать почему-то не желал.
– Тебя это огорчает? – с горьковатой надеждой спросил он.
– Мне все равно. Но тебе самому не должно быть все равно.
Он ведь тоже был жесток к ней! Как бы хозяйка зимы ни относилась к человеку, она все равно несла ему смерть, так зачем надеяться, что ее это тоже будет огорчать, зачем ждать чужой боли? Только потому, что сам ее испытываешь? Но спрашивать вслух колдунья не стала. Они не раз уже демонстрировали, что говорят словно бы на разных языках, во все вкладывая иное значение, вплоть до прямо противоположных. Вполне могло статься,
– Мне не все равно, Зимушка. Но я не могу ничего поделать, поэтому не вижу смысла сокрушаться.
– Ты не можешь больше жить вечно, но прожить несколько дольше мог бы. Если бы всего лишь держался подальше.
– Такая жизнь стала бы несколько утомительной.
– Я ничуть не хуже смотрюсь издалека. Даже когда ты не видишь меня лично, разве не замечаешь в каждой снежинке, в каждом ледяном узоре? Я… высоко ценю то, как ты умеешь видеть, правда. Мне не так-то легко польстить. Но со всеми этими объятьями лезь к человеческим женщинам – это и безопасно, и куда более естественно!
– Это было бы подло! Да, ты же не понимаешь… но обычная женщина была бы очень несчастна из-за того, что я оставался рядом с ней, понимая, что люблю только тебя. Это было бы все равно, что обманом.
Большинство женатых мужчин, по многолетним наблюдениям колдуньи за людьми, относились к такому куда проще, легко, так сказать, разграничивая понятия, но ангел… ангел он и есть!
– Ты любишь всех людей.
– Это… не совсем одно и то же чувство. Не так уж я уже необходим людям, чтобы жить только ради них. Даже Авроре пора уже учиться жить без меня. Почему же я должен жертвовать счастьем видеть тебя и хотя бы иногда быть рядом ради нескольких лет, которые все равно уже ничего не изменят? Должно быть, это эгоизм, но, став человеком, я могу позволить его себе хотя бы в этом. Я причиняю Авроре боль… когда все закончится, ей быстро станет легче. Наверное, это хорошо, что ты сама ко мне не привязана, Зимушка, и не станешь страдать. Да, конечно, я рад этому.
Какие тут еще могут быть сомнения в его сумасшествии?
– Привязана? Я привыкла к тебе. И со всем эгоизмом, которому человеческий и в подметки не годится, предпочла бы видеть тебя живым как можно дольше. Видеть свое отражение в твоих глазах сквозь призму этого необычного света. Я никогда не могла подумать, что кто-нибудь может смотреть на меня с большим восхищением, нежели я сама – было бы обидно лишиться такого зеркала.
Отступив на полшага, Яр широко распахнул глаза, словно бы в недоумении, и негромко рассмеялся.
– Зеркало? – со странной интонацией переспросил он. – Что же, пускай зеркало. Зимушка, я продал тебе мои крылья и отдал бесплатно душу. Глаза, что какие-то глаза, если ты хоть немного того желаешь – то и они принадлежат тебе.
Колдунья воздержалась от замечания, что отдельно от всего остального даже его необычные золотые очи могут утратить существенную долю своего очарования – научилась хоть немного быть тактичной, не иначе.
Что, в сущности, представляет собой жизнь Яра среди людей? Вечное служение. Ему благодарны, его любят, им восхищаются, но все равно считают чем-то вроде волшебной палочки для чудес и исполнения желаний. Даже теперь, когда он давно лишился своей магии. Казалось, он счастлив жить этой жизнью – иначе вообще зачем строить ее такой? Наверное, это заложено в сущность ангелов Драконом, а вовсе не является их собственным выбором, раз этот ненормальный при этом отчего-то чувствует себя счастливым только рядом с ней, не умеющей любить и о благодарности имеющей самое смутное представление. Это все, чего он хочет и называет даже «эгоизмом» со своей стороны, поскольку собственные желания иногда отвлекают от роли всеобщей няньки. И несколько лишних лет жизни «не изменят ничего»… а сколько – изменит?
– Можешь, если хочешь, поцеловать меня, – изучающее прищурившись, сказала Зимерзла. – в последний
Ему потребовалось мгновение, чтобы действительно – понять. Только в первый момент ресницы, тоже слегка подсвеченные золотым оттенком, недоуменно дрогнули. Может быть, и все оставшиеся годы его жизни ничего не меняли, может быть гораздо удобнее, чем каждый год видеть его все сильнее стареющее лицо, будет чувствовать этот взгляд постоянно, в собственном горном дворце? Сквозь одну из ледяных глыб…
Видеть ее и хоть иногда быть рядом – что же, эту его просьбу она как раз может исполнить, пусть даже и таким образом.
Непонимание заняло миг, но колебанию не досталось даже этого. Шагнув вперед, бескрылый ангел заключил хозяйку зимы в объятья, словно только этих слов и ждал все это время, пока они вдвоем… в основном, молчали. Слишком мало было понимания, чтобы пытаться вести какие-то беседы. Не так уж много предстояло потерять.
Первое время кожа Яра немного обжигала своим жаром – он постоянно болел из-за этих лесных прогулок и ни собственные лекарские навыки, ни магические способности ученицы не справлялись с хронической простудой, лишь снимая часть симптомов – но тепло стремительно покидало его тело, движения становились заторможенными… только сохраняющий ясность взгляд продолжал как будто жить по отдельности. Почему-то Яр не закрыл глаза… ах, ну да, она же сказала, что хочет их видеть. Наверное, они еще успеют поймать лучи утреннего солнца между заснеженными ветвями деревьев, прежде чем взгляд тоже застынет навечно…
Не особенно сильный, хотя и яростный, толчок заставил Зимерзлу слегка покачнуться от неожиданности и, отстранившись от превращающегося в изваяние Яра, недоуменно обернуться. На фоне светлеющего неба и мохнатых от снега веток, не сводя с нее горящего ужасом и – нет, не злобой, а какой-то отчаянной решимостью – взгляда, стояла куколка Аврора в криво застегнутой шубке из рыжеватого меха и наспех наброшенном на белокурые волосы платке.
– Я… я тебе не позволю!
– Даже если он сам этого хотел бы? – краем глаза косясь на неподвижного мужчину, ехидно уточнила колдунья. Девочка тоже ненадолго перевела взгляд, на несколько мгновений где-то за сиянием решимости мелькнуло отчаяние. Волосы Яра успели покрыться сединой инея, а тонкая корочка льда сковала кожу, распахнутые глаза смотрели в никуда, а на посеревших губах так и застыла счастливая улыбка. Искра жизни в нем еще теплилась, но сонно и нехотя… Как бы ни пришлось начинать все сначала, чтобы лед не получился слишком мутным!
– Это все из-за тебя! – мотнув головой, из-за чего платок окончательно сполз с растрепавшихся волос, отрезала Аврора. – Чары это, обман, морок, какое-то проклятие – не знаю. Но как только ты уйдешь, как только оставишь нас в покое – все будет иначе!
Она, наверное, искренне себе верила.
– В покое? Только ты сейчас нарушаешь покой, деточка, быть может, тебе и следует уйти?
Почему-то ведьма не успела заметить, откуда в руках ученицы Яриса возник золотистый посох с похожим на колесо навершием, словно девчонка извлекла его прямо из воздуха, прежде чем сорваться с места. Ехидно искривив губы, Зимерзла вскинула руку навстречу этому движению: полыхнуло бледно-голубым маревом, воздух словно сгустился от ставшего еще сильнее мороза, словно уже намереваясь перейти в жидкое состояние, что с воздухом бывало только при очень низких температурах…
Вот только движения Авроры это даже не замедлило. Кажется, колдунья не успела прогнать с лица кривую усмешку, не успела задуматься, как ее сила может словно бы и не действовать… Впрочем, мимолетно увидев золотисто-оранжевое платье с облегающим лифом и струящейся юбкой, как-то оказавшееся на девчонке вместо шубы, от улыбки удержаться было действительно трудно – утонченный вкус Ярис своей подопечной отчего-то не привил. За спиной Авроры дрожали небольшие крылышки, мало похожие на ангельские и вызывающие ассоциацию не с птицей, а с каким-нибудь крупным насекомым. Первые лучи восходящего солнца заискрились на янтарном кабошоне…