Ледяное озеро
Шрифт:
Утрата кивнула.
— Тебе надо переодеться к обеду, — сказала Аликс, внезапно принимая деловой тон. — Примерно минут за пять, если мы не хотим опоздать к обеду. Не думаю, что бабушка стала менее ярой поборницей пунктуальности, чем была раньше.
— Нет, конечно. Ой, спасите, помогите! — Утрата метнулась в дверь своей комнаты.
Аликс последовала за ней.
— Я помогу тебе с крючками, если хочешь.
Комната Утраты была просторной, как большинство помещений в «Уинкрэге», и щедро обита деревянными панелями; очевидно, их прадед, когда строил дом, спилил половину леса, чтобы удовлетворить свою любовь
Утрата нагнулась, чтобы снять туфли и чулки, потом протянула к огню замерзшие ноги.
— Проблема в том, что приходится практически их поджарить, прежде чем они хоть немного согреются, особенно после машины Эдвина.
Она растирала их несколько секунд, а затем зашлепала босиком к необъятных размеров платяному шкафу красного дерева. Рывком распахнула дверцы и остановилась, уставившись на висящую внутри одежду: каждый предмет был покрыт накидкой из тонкой папиросной бумаги и благоухал лавандой, запах которой исходил из маленьких мешочков, привязанных к плечикам.
— Липп? — поинтересовалась Аликс. Не иначе как она, больше некому: лаванда и Липп были неразделимы в «Уинкрэге».
— Липп, — подтвердила Утрата, стаскивая с вешалки темно-синее платье и кладя его на кровать — массивное сооружение с пологом, на четырех столбиках и высоким, как гора, матрасом.
Она сняла жакет, блузку, нижнюю рубашку, корсаж и стащила с себя твидовую юбку, а вслед за ней — и нижнюю. Пошарила в верхнем ящике комода и нашла бюстгальтер.
— Какой красивый, — заметила Аликс.
Казалось неправдоподобным, что во владении Утраты имеется такой предмет туалета; Аликс отлично представляла, сколь малым количеством красивых вещей могла похвастаться ее сестра.
— Это подарок от тети Доротеи, бабушка о нем не знает, хотя, думаю, теперь ей уже все известно, коль скоро Липп рылась в моих ящиках. Мне придется его прятать.
— Ты ведь не можешь взять его с собой в школу?
— Боже, конечно, нет! Лифчики в школе запрещены по причинам их фривольности и аморальности.
Она порылась и нашла пару чулок — не шелковых, как отметила Аликс, но по крайней мере не такого тоскливого цвета, как ее коричневые школьные. Длинная нижняя юбка завершила комплект белья, и Утрата натянула платье.
Аликс встала, чтобы застегнуть крючки на спине, тем временем как Утрата с сомнением смотрела на себя в зеркало, расположенное на внутренней стороне дверцы шкафа.
— Ладно! — вздохнула она, прежде чем засунуть себя в бесформенное вечернее болеро — угольного цвета короткую накидку с металлическими прожилками.
Они были у двери как раз в тот момент, когда прозвучал гонг и донесся голос Роукби, созывающий к обеду.
Столовая в «Уинкрэге» представляла собой длинный высокий зал, освещаемый лишь пламенем свечей. По мнению леди Ричардсон, обед при вульгарном электрическом освещении был признаком плебейства. В зале имелось два камина, в каждом потрескивал огонь. Аликс знала эти старинные камины: если сидишь близко,
Еще раньше, в поезде, идущем на север, Аликс размышляла о своей бабушке. Когда два ее соседа-пассажира сошли, пожелав ей счастливого Рождества, она осталась одна в купе первого класса экспресса «Озерный край», спрашивая себя, проявит ли леди Ричардсон какие-либо признаки удовольствия, увидев ее после долгой разлуки.
Нет, ей не приходится ожидать радушного приема, уж, во всяком случае, не от бабушки. Аликс подняла занавеску и стала смотреть на темнеющий за окном зимний пейзаж. Одетые снегом холмы искрились в свете звезд. Раздался резкий свисток локомотива, входившего в поворот, его скорбный, воющий звук разнесся над снежным безмолвием. Состав на большой скорости промчался мимо деревни, на миг показался шпиль церкви на площади, а потом поезд нырнул в темноту уходящей вдаль железнодорожной ветки, окаймленной скальными породами.
Оконное стекло затуманилось от дыма. Аликс потянула штору вниз, откинулась на спинку широкого, обитого дорогой материей сиденья и протянула руку, чтобы включить лампочку над пустым местом рядом с собой. Половина шестого; еще почти два часа дороги. Она закрыла глаза, слушая умиротворяющий перестук колес: тата-та-тата, тата-та-тата. Лежавшая на коленях книга соскользнула на пол, и Аликс погрузилась в странное, мечтательное состояние — полусон-полубодрствование, — а ум наполнили образы гор и снежных долин.
Ее заставили очнуться открывшаяся дверь купе и бодрый голос проводника, который со знакомым северным акцентом возвестил, что она дома.
— Подъезжаем, мисс Ричардсон. Через несколько минут, — прибавил проводник, когда она вскочила. — Нет нужды торопиться.
Но конечно, нужда торопиться очень даже была. Апикс не хотела пропустить ни кусочка — нет, ни крупицы! — раскинувшегося за окном снежно-ледяного мира. Она собрала свои вещи, подняла с пола книгу, задержалась перед зеркалом, чтобы поправить выбившиеся из-под шляпки волосы. Когда поезд подъезжал к изгибу платформы, Аликс стояла в коридоре и тянула за толстую кожаную стропу, чтобы опустить окно. Из темноты на нее пахнуло морозным воздухом — арктическим холодом, но таким свежим и чистым, что захотелось пить его большими глотками, освободить легкие от дыма, а мозги — от всех невзгод Лондона. Угрюмость и кислый дымный дух Юстонского вокзала остались где-то в ином измерении и никак не могли принадлежать тому же самому миру.
Сквозь пелену дыма Аликс разглядела коренастую кривоногую фигуру, продвигающуюся вдоль неярко освещенной платформы, мимо немногочисленной кучки встречающих. Эккерсли, в гетрах и слегка сдвинутой набекрень шоферской фуражке, с обветренным лицом, которое при виде Аликс растянулось в улыбке.
— Эккерсли, как же давно мы не виделись!
— Слишком давно, мисс Аликс, и до чего мы рады, что вы опять дома. Это весь ваш багаж, что у носильщика? Машина ждет вас. Давайте мне чемодан.