Ледяное проклятье
Шрифт:
С возвращением Рикара гоблин вновь попал в опалу, но ненадолго. Безобидность Горкхи смогла подкупить и искалечившего его мрачного здоровяка. Через неделю Рикар распорядился вернуть горемыке свободу и собственноручно выстругал из подходящего полена деревянную ногу, да еще и подарил ему теплый шарф, которым гоблин чрезвычайно гордился и не снимал, даже когда ложился в постель. Правда, сначала он этот шарф украл, но это уже дело другое.
А воровал гоблин постоянно. По мелочи и только то, что ему очень нравилось. Красиво блестящие пуговицы, поскрипывающие
В общем и целом, Горкхи оказался безобидным и более того — единственное, о чем он просил, так это не отправлять его обратно к шурдам, которых он боялся до ужаса. Тем более что всех искалеченных гоблинов ждал только один исход — оказаться в кухонном котле в качестве куска мяса. А умирать Горкхи не хотел.
— Горкхи не хочет умирать, — тонким голоском подтвердил внимательно слушающий рассказ Горкхи. — И воевать тоже не хочет.
— Почему он постоянно повторяет свое имя? — с недоумением спросил я, поняв, что история окончена. — Почему не говорит «я»? Словно не о себе говорит, а ком-то постороннем.
— Запрещено, — за Койна ответил гоблин. — Нельзя. Только шурды могут это говорить, злые шурды запретили остальным.
— Понятно… Ну здесь шурдов нет, так что можешь говорить «я» сколько угодно.
— Бесполезно, — махнул рукой Рикар, и остальные кивками подтвердили его правоту. — Мы долго пытались. Привычка неистребима.
— Ясно, — кивнул я, чуть помедлил и мягко произнес: — Ладно, Горкхи, ты иди в пещеру, нечего тут мерзнуть и одновременно греть уши. Ступай.
— Да, господин Корис, — пискнул гоблин. — Горкхи понял и слушается.
Неловко сползя со скамьи, гоблин захромал прочь, направляясь к теплой пещере. А ему навстречу уже шли те, кого я хотел видеть. Размашисто шагали братья-мастера, за ними спешил мой тезка Корис, позади всех торопливо семенил Стефий.
Дождавшись, пока они все рассядутся и поприветствуют меня, я чуть привстал и уселся в умятый сугроб, словно в кресло, чтобы видеть всех окружающих. Нагреб на себя свежего снега, унял оживившиеся щупальца и лишь тогда кивнул Рикару:
— Излагай все по порядку. И начни с момента, как вы отправились в путь…
Глава седьмая
ХОЗЯЙСТВЕННАЯ СУЕТА И БОЛЬШИЕ ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ
Я мрачно глядел на лежащую у ног мертвую курицу и слушал горестно причитающего над убиенной птицей Тезку.
— Ласточка моя, — едва не рыдал мой хозяйственник. — Как же так-то, господин? За что птичку прибили? Она же по три яйца в день несла! Кормилицу загубили, как есть загубили! Знала ли птичка безвинная,
— Хватит уже, — вздохнул я, обеими руками держа в охапке свои щупальца. — Я и не заметил, как она под ноги сунулась, а вот они, — я кивнул на подергивающиеся ледяные отростки, — они заметили.
— И приголубили птаху, — прогудел нависающий надо мной здоровяк. — Да так быстро, что и не углядели. Бац — и нет курицы. И всегда они так, господин?
— Угу, — с досадой отозвался я. — Потому и не захожу в пещеру, чтобы они бед не натворили. А за курицу уж извини, Тезка, сожалею.
— Эх, — поник головой Тезка. — Суп будет… если это мясо еще съедобно…
Я лишь вздохнул, злясь на самого себя. Сказать было нечего.
Едва рассвело, я, сжигаемый нетерпением, отправился на осмотр новых хозяйственных построек и едва успел дойти до курятника, как оттуда выскочила сладострастно клохчущая курица, преследуемая по пятам взбудораженным петухом, и угодила прямиком под удар щупальца, да так, что только перья взвились. Слава Создателю, петуху удалось спастись от столь жестокой смерти, и сейчас он с подозрением косился на меня одним глазом, сидя на крыше курятника.
— Лучше бы вы этого негодника пришибли! — в сердцах буркнул Тезка, погрозив петуху кулаком. — Гоняет их почем зря, словно бес в него вселился! Тьфу на тебя!
Кашлянув, я отступил на пару шагов назад и самым будничным тоном произнес:
— Думаю, в курятник заглядывать не стоит.
— Да уж, господин, — хохотнул Рикар. — Еще одна сдохшая курица, и с нашим главным жадюгой приключится сердечный припадок.
Тезка недовольно засопел, но ничего не ответил.
— Тогда осмотрим коров? — бодро произнес я, но мой порыв не оценили.
— Коров? Да что на них смотреть-то, господин? — всплеснул руками Тезка, едва не выронив погибшую курицу. — Что вы, коров не видели, что ли? Стоят себе, жвачку пережевывают… да и грязно там, навоз еще не убирали. Обувку изгваздаете в чем попало, сердиться будете.
Молча покосившись на свою облепленную смешанным с грязью снегом железную «обувку», я промолчал. А Рикар веселился вовсю, старательно прикрывая разъехавшийся в улыбке рот. Хозяйственник на самом деле переживал не за чистоту моей обуви, а боялся за сохранность своих ненаглядных коров. Шесть рогатых животин он называл не иначе, как «наше стадо», намекая на будущий прирост, и относился к ним крайне трепетно.
— Ну раз там грязно… — медленно произнес я, и Тезка поспешно закивал.
— Грязюка непролазная! Едва не по колено!
— Значит, плохо следишь, раз грязи по колено! — припечатал я, и хозяйственник едва не подавился, а Рикар уже не мог сдерживаться и согнулся в припадке хохота, схватившись руками за живот.
— И… и верно говорите, господин, — с натугой выдавил из себя Тезка. — Совсем я обленился.
— Ладно тебе на себя напраслину взводить, — усмехнулся я. — Так и скажи, как есть: боюсь за сохранность коров, которых куда меньше, чем курей.