Ледяное сердце
Шрифт:
Он встряхнул её и ударил наотмашь по лицу, как тогда, в Ирмелине. И тот самый перстень с жёлтым топазом, что он дарил ей в Рокне, оцарапал губу и щёку. Руна распустилась и растаяла, и злость толпы накрыла Кайю с головой.
Она только увидела, как шпиль храма на фоне голубого неба вдруг начал вращаться, крики и брань отдалились, и гладкий булыжник мостовой внезапно коснулся рук — она потеряла сознание.
Очнулась уже в подвале в той же клетке на соломе. Нестерпимо болела голова, и было очень холодно. Кайю била крупная дрожь. Но она больше не плакала. Пришла
А к утру ей стало хуже.
Началась лихорадка. И, кажется, она бредила.
Она видела, как снаружи стоит отец и пытается протянуть руку в маленькое оконце. И Кайя кричала, изо всех сил: «Отец! Отец!», но оконце было слишком узким. Она пыталась разбить стену и бросалась на неё плечом, но та не поддавалась. Потом ей привиделся Дарри со словами, которые он говорил ей тогда, в Брохе, ночью: «Миледи, вам не стоит бояться. Мы вас защитим. Никто вас не обидит. Даже Зверь». И ему она кричала, звала на помощь и просила забрать отсюда. А под конец она увидела мать. Впервые.
На самом деле Кайя не помнила её лица, помнила только голос. Помнила песни, которые она пела. Веды умеют очень красиво петь. Она стояла перед ней в лёгком светлом платье на фоне зеленеющих весенних берёз и звала за собой. Зелёные глаза, каштановые волосы — она и вправду на неё очень похожа.
И Кайя хотела пойти за ней, протянула руку, позвала: «Мама! Мама!», и заплакала, но образ матери таял среди тонких белых стволов, а рука наткнулась на что-то мягкое и тёплое. Оно забралось ей на грудь, согрело, и песня матери растаяла вдали, перейдя в тихое кошачье мурлыканье.
Глава 13. У всех свои планы
Кто-то коснулся её руки, и Кайя с трудом разлепила веки. В полумраке подвала рядом сидел Ирта, и внимательно её разглядывал. Его берет и бороду она узнала без труда. Он покачал головой, встал и вышел, даже не заперев за собой решётчатую дверь.
Она не помнила, сколько прошло дней и ночей, и сейчас ей было совершенно безразлично происходящее. Открыть глаза — это всё, на что хватало сил. Просто хотелось, чтобы её никто не трогал. Хотелось уснуть и больше не просыпаться.
Но через некоторое время после ухода Ирты послышались брань и тяжёлые шаги, и своды подземелья отозвались на них гулким эхом. А затем железная решётка распахнулась с таким грохотом, что едва не сорвалась с петель. Кайя снова открыла глаза и увидела огромную фигуру в маске — Эйгер стоял прямо над ней в длинном плаще и с большим факелом в руках. Позади него виднелись ещё фигуры, но мятущееся пламя, от которого на стене плясали чёрные тени, мешало их рассмотреть. В другое время она бы испугалась. Но сейчас сил не осталось даже на страх.
Эйгер разразился отборной бранью на айяарр, швырнул факел кому-то из сопровождающих, а второго, попытавшегося подойти ближе к узнице, оттолкнул так, что тот ударился о решётку. И прежде, чем Кайя поняла, что происходит, он подхватил её на руки вместе с соломой, на которой она
— Где он?! — рявкнул на идущего впереди с факелом горца. — Где Дитамар?
— Утром отбыл на Восточную заставу.
Эйгер что-то пробормотал глухо, и видимо это снова было ругательство, потому что Кайя не знала таких слов.
От него пахло дымом, пылью и лошадиным потом — это она почувствовала даже в своём состоянии, и почему-то подумалось, что она пахнет не лучше. Они вышли из подземелий во двор, в глаза ударил яркий солнечный свет, который, казалось, проникал даже сквозь веки. Кайя зажмурилась, вдохнула свежий воздух… и провалились в забытьё.
Очнулась от того, что чьи-то заботливые руки стягивали с неё платье. Над ней хлопотали две служанки: одна, полная круглолицая в белом чепце, быстро и умело раздевала её, а вторая раскладывала на скамье простыни и мыло. Над ними смыкался небольшой свод пещеры, украшенный висящими каменными сосульками, а внизу в большой гранитной чаше парила вода, вытекающая прямо из источника в горе. Пахло солью, железом и хвоей — одна из женщин бросала в воду еловые ветви и траву.
— Ох, Каменная Дева! Гарза, ты посмотри, какая же она тощая-то! — воскликнула круглолицая служанка.
Кайю подняли и опустили в воду. И, кажется, впервые с того момента, как покинула Рокну, она согрелась по-настоящему — вода была тёплой, почти горячей. Служанки принялись её мыть, переговаривались между собой, очевидно думая, что она не понимает их слов. А она понимала, но была настолько слаба, что временами просто теряла сознание. И тогда Гарза хлопала её по щекам и давала понюхать мерзко пахнущую соль.
— Айра! Ты её утопишь!
— Как такую утопишь, она же как полено, всплывёт поди! — засмеялась круглолицая Айра.
— Не пойму, с чего этого Хозяин так взбеленился? Слышала бы ты, как он кричал! Я давно такого крика не слышала, чуть было каминная полка не рухнула, все аж разбежались. И ведь грозился посадить Дитамара на цепь…
— На цепь? За что?
— Да вот за эту девчонку, за то, что тот её в подвале держал.
— На-а-а цепь? Ох-хо-хо! Из-за какой-то кахоле?
— И я подумала — что в ней проку? Да мало ли, может, глянулась… но скажи, разве такая может понравиться Хозяину? Он же любит черноглазых и шустрых, а эта видом — бледная моль, и глазищи, как у голодной кошки, — пожала плечами Гарза.
— А младшенький чего сказал?
— Дитамар-то уехал! Ещё до рассвета. На заставу, сказал, а завтра обещался быть, видно, уж к вечеру.
— То-то будет весело! Думаешь, и впрямь его на цепь посадит?
— Это вряд ли, но подерутся на славу!
И они снова расхохотались.
Внутри теплело. Таял ледяной комок и лихорадка отступала.
Айра достала банку и, зачерпнув ладонью, стала намазывать чем-то Кайю.
Слёзы гор.
Она вспомнила этот запах. Баночка с чёрной смолой стояла у Наннэ среди особенно ценных лекарств, и давали её не больше капли самым тяжёлым больным. А тут служанка намазывала её, не стесняясь, словно это было обычное мыло.