Ледяной ад (сборник)
Шрифт:
– Ты меня не убедила. Любая вина, в которой ты себя обвиняешь, так же легко может относиться и ко мне. Во всяком случае, нет никакой разницы: будь это проклятие на тебе, на мне, на обоих нас или это просто беда, предназначенная человечеству вообще, это мое испытание и моя борьба.
– Да, тебя не убедить. Я знаю, что тебя может убедить. Ты не уверен в том, на ком лежит проклятье – на мне, на тебе или на нас обоих, потому что дети, которых это касалось, как мои, так и твои, они принадлежат нам обоим. Я думала об этом тоже. Ребенок Элиты…
Ее голос сошел на нет в то время, как она не спускала с него глаз.
– Нет! Ты сама дала ответ на это несколько минут назад: ты – моя жена. Проклятие на ком-нибудь из нас или затруднения у кого-нибудь из нас – это проклятие или затруднения для обоих. Не то чтобы я не знал, кого из нас это касается, но мне это безразлично.
– Но почему же ты стареешь без сыновей, когда боги рассержены на меня? Я все равно не верю, что кто-то может бороться с богами. Если ты будешь пытаться это сделать, то они просто рассердятся и на тебя тоже. Забудь, что я дарила тебе сыновей; мы уже получили достаточно предупреждений. Кирос присоединится к остальным. Ты это знаешь так же хорошо, как и я. Возьми Элиту…
– Нет! – Марк был еще более взволнован, чем раньше. – Я сказал тебе, это не твоя вина. Если боги или демоны наказывают тебя, то я проклинаю их, а не тебя, и буду бороться с ними…
– Марк! – в голосе женщины слышался испуг. – Нет! Ты не можешь этого сделать.
– Могу! Сколько угодно! Если так ты себя почувствуешь лучше, то я тебе скажу: это не боги и не демоны, и даже не проклятие. Думаю, я просто стараюсь узнать то, что должен узнать человек. Но если мои сыновья были убиты любым живым существом, то я буду с ним бороться, и мне все равно, кто это будет: демоны, люди или кто-то еще. Я не хочу слышать никаких слов о пощаде ни от тебя, ни от кого-то еще.
– Но если ты уступишь и прекратишь бороться, они могут пощадить Кироса.
– Разве у меня есть какие-то основания верить в это? Они, если это вообще кто-то, не пощадили маленького Марка, или Балама, или Кефа. Они не сделали никакого намека на то, что если я прекращу борьбу, то они пощадят Кироса. И ты это знаешь. Я еще не начинал бороться, когда умерли Марк и Балам. Ты не можешь привести ни малейшего доказательства, что в твоих словах есть хоть доля правды: ты просто надеешься!
– А что мне еще остается делать? Ее голос снова упал до шепота.
– Ты можешь мне помочь. Ты сказала, что будешь помогать мне в главных вещах.
– Я не могу помогать тебе в чем-то таком, что отберет детей у других женщин, как у меня отняли моих. Почему я должна передать свою боль кому-то другому?
– Потому что если я научусь бороться с этой болезнью, то это знание отведет боль от других матерей. Можешь ты это понять или нет?
– Конечно, я это понимаю. Но в таком случае было бы правильно, если бы ты попробовал свои идеи на Киросе. Ты сделаешь это?
– Нет. – Ответ прозвучал без малейшего колебания. – Кирос – мой единственный оставшийся сын. Я уже отдал свою долю.
– И ничего не узнал.
– Я узнал достаточно, чтобы говорить вполне разумно с лекарями в Риме.
– И все они сказали тебе, что это невозможно вылечить.
– Что никто не знает, как это лечить, – поправил он. – Я бы не узнал даже этого, если бы не видел то… что видели мы с тобой. Видеть
– Но обещай мне, Марк… скажи мне, что ты не будешь испытывать свои идеи на других людях. Я знаю, что ты не веришь, будто есть какие-то другие пути, чтобы узнать такие вещи, но обещай мне… только не таким путем!
– А каков другой путь? – почти огрызнулся он, потом мягко добавил: – Я не могу обещать тебе этого, дорогая. Я готов для тебя сделать все, что угодно, кроме того, что я считаю неверным. Если боги вообще имеют к этому какое-то отношение, то это не проклятие, а предупреждение, приказ. Гален из Рима никогда не слышал более чем об одном сыне от одного и того же отца, который страдал бы этой болезнью. Я потерял троих, один остался. Если это делается преднамеренно, то это или предупреждение, или приказ, или вызов. Я приму во внимание предупреждение, я подчинюсь приказу, я приму вызов. Мне больше ничего не остается. Я обещаю тебе не проверять мои идеи на людях до тех пор, пока у меня будет другая возможность. Большего я не могу обещать даже тебе.
Он встал, через мгновение она последовала его примеру и встала лицом к нему. Их увеличенные тени, отброшенные на стену пещеры мерным пламенем единственной лампы, соединились и вновь разделились.
– Иди спать, моя дорогая, – мягко сказал он. – Я должен подумать. Я обдумаювсе возможные другие пути, прежде чем обращусь к тому, что ты так не хочешь. Ты должна идти спать, а я не могу. Мои мысли не дают мне спать.
– Может, мне остаться, чтобы помочь тебе?
– Ты не можешь помочь мне, пока я не придумаю чего-то такого, чем мог бы поделиться с тобой. Затем ты мне скажешь, если там что-то будет неверным. Ты лучше справишься с этим, если поспишь.
Она ушла.
С полчаса он стоял неподвижно на том месте, где она его оставила. Затем тихонько подошел ко входу в пещеру, где они спали, и несколько минут внимательно прислушивался. После этого он взял еще одну лампу, зажег ее от той, что уже горела, и пошел по направлению к саду.
У входа в пещеру, где спали его сын и девушка, он не стал прислушиваться.
На следующее утро Юдит упустила шанс спросить мужа об его планах. С утра внимание супругов отвлекли заботы, хотя у каждого свои. Как только проснулся Кирос, Марк осмотрел его разбитое колено и обнаружил, что Элита была права: кровь свернулась довольно хорошо. Однако на колене был огромный синяк, и ребенок признался, что колено болит. На этот раз он не прибежал вприпрыжку в большую пещеру, а пришел.
Как только мать обнаружила, что ребенок не такой активный, как всегда, она сразу же позабыла обо всем. Она внимательна следила, пока он ел, а когда завтрак закончился, пошла вместе с ним в сад. Марк даже не попытался проследовать за ними, хотя и проводил их озабоченным взглядом. Он отправился в пещеру, служившую ему кабинетом. Девушка поинтересовалась, должна ли она находиться поблизости или может, как обычно, пойти за остальными в сад. На короткое мгновение он задумался, потом довольно мрачно улыбнулся и подошел к одному из пакетов, которые вчера принес.