Ледяной город
Шрифт:
Парнишке явно не хотелось колоться.
— Я с тобой не собираюсь валять дурака. То, что ты говорил об Акопе с Каплонским, — не лучшее из того, что ты сделал в жизни. И хоть я понимаю, как это случилось, я тебя не осуждаю. Скажи мне, о чем тебе говорил Акоп, чтобы все встало на свои места.
— Разве можно теперь все расставить по местам? — с горечью спросил Коутес. Он отпил глоток из чашки, рука его дрожала, нижняя губа подергивалась. — Акоп мертв.
Санк-Марс строго-настрого ему наказал не отталкивать парня от себя, что бы ни произошло. Велел ему расколоть парнишку,
— Не ты это сделал, Джим, — тихо сказал ему Мэтерз. — Мы оба это знаем. Вернуть Акопа мы не можем, но можем разделаться с его убийцами.
Из глаз парня потекли слезы, голова поникла. Заговорил медленно, с трудом подыскивая нужные слова.
— Я сказал Каплонскому, что Акоп был стукачом.
Мэтерз терпеливо ждал, стараясь в то же время вытащить из него как можно больше.
— Как ты про это узнал, Джим?
— Он сам мне признался в этом, как вы уже догадались. Я ему тогда вроде как намекнул, что он слишком хозяину задницу лижет. Мы в тот день допоздна заработались. А он мне ответил, что делает это не потому, что он подхалим, а потому что следит за Каплонским.
Парень вытер глаза тыльной стороной руки и попытался глотнуть еще кофейку, хотя губы у него все еще подрагивали.
— На кого он работал, Джим?
— На полицию. Он говорил, на какую-то большую шишку в полиции.
Мэтерз встал с табуретки и подошел к парню поближе.
— Это он тебе сам сказал?
— Да.
— И больше ни на кого? Он говорил тебе еще о ком-нибудь?
— В тот раз не говорил.
— А в другой раз?
— Он сказал, что за его спиной стоит ЦРУ. Я в эту чушь не поверил.
Мэтерзу надо было перевести дыхание.
— И ты сказал об этом Каплонскому?
— О ЦРУ? Нет. Что, я похож на круглого идиота? А про остальное сказал.
— Когда возвращается твоя мать, Джим?
Молодой человек вытер рукой нос и глаза.
— В четверг.
— Хорошо, тогда послушай меня внимательно. Нам надо будет с ней поговорить. Мы что-нибудь придумаем, чтобы тебя не подставлять, но начинай паковать свое барахло. Люди знают, где ты живешь, тебе приносят почту — это надо прекратить. Хватит тебе письма получать, Джим. Никому больше не говори, где ты живешь и работаешь. Понял? Ты, Джим, правильно поступил, ничего не рассказывай хозяину дома или мели всякую чушь. Об этом я сам позабочусь. И никому не говори, что собираешься отсюда съезжать, просто собирай вещи.
— Еще у него есть татуировка, — ни к селу ни к городу вдруг сказал парень.
— Что?
— Я ее никогда не видел. Он всегда был в костюме. Мне об этом сказал Акоп. Он говорил, что у него на груди татуировка в форме звезды. Еще Акоп говорил, что он — один из воров в законе в Российской Федерации, что-то вроде крестного отца, В общем, чушь какую-то порол. У него таких историй много было припасено — про ЦРУ, про русские банды. Мне даже казалось, что он сбрендил на этой почве. Я в эти сказки не верил.
— А теперь веришь?
Парень пожал плечами.
— Он слишком много болтал, а теперь он мертв. Это правда.
Мэтерз допил кофе, еще раз хлопнул собеседника по спине и пошел к двери. Санк-Марс
«Лексус» затормозил у тротуара. Джулия Мардик встала в кафе из-за столика, оставила на счете несколько монеток и вышла на улицу. Там она села в автомобиль.
— Все путем? — поинтересовался у нее Гиттеридж.
— Папа считает, что все в порядке.
— Деньги переведены?
— Это все детские игры. Папа не в духе, он рвется к настоящему делу.
Гиттеридж пристально на нее посмотрел.
— Что-то не так? — спросила Джулия.
— Давай-ка, снимем немного денег, — приказным тоном сказал он. — Посмотрим, как это работает.
— Это деньги работают, — ответила мнимая Хитер Бантри, — а на них все можно купить.
— Сейчас мы это проверим.
— Отлично, — согласилась она, — давайте.
Машина выехала на проезжую часть.
Встреча была назначена ровно на одиннадцать, и Санк-Марс успел прийти минута в минуту. Реми Трамбле все убрал со стола, на звонки отвечала его секретарша, и как только он вошел, она тут же закрыла за ним дверь с таким безысходным видом, будто живым из комнаты мог выйти лишь один человек.
— Доброе утро, Эмиль.
— Это правда, что мне сказали о Бобьене? — с места в карьер обрушился на него Санк-Марс. Он крепко стиснул зубы, а глаза его, как принято говорить, метали молнии.
— Его допустили к работе.
— Хватит врать!
— Ты бы не мог эту мысль как-нибудь по-другому сформулировать?
— Но ведь его имя в том чертовом списке!
Он считал, что оба эти офицера — Жиль Бобьен и Андре Лапьер были возможными источниками утечки информации и их двоих нельзя было допускать к работе. И если одного из них решили вернуть к исполнению обязанностей, то это никак не должно было произойти со старшим по званию, который мог нанести делу гораздо больший ущерб.
— Эмиль, шеф лично изучил его дело. (Единственным человеком, которого Трамбле называл шефом, был директор управления Жерве.) Он принял его объяснение, что его машиной занимался какой-то полицейский, который сам ему это предложил, стремясь выслужиться перед начальством. Он взялся за ее ремонт и при этом говорил, что все делает сам, причем бесплатно. Бобьен получил выговор — не надо просить подчиненных о личных одолжениях. Этим дело и ограничилось. Вот и все.
Санк-Марс положил руку на шею и легонько покачал головой. Никогда так не бывает, чтобы все шло как положено.
— Ты знаешь, Жерве я уважаю.
— Он тоже относится к тебе, Эмиль, с глубоким уважением. И он на твоей стороне, он гордится тобой. К сожалению, даже шеф не святой.
— Что ты хочешь этим сказать?
Трамбле слегка напрягся, как будто надел чиновничью личину. Когда он стал посвящать Санк-Марса в закулисные хитросплетения политики управления, в его тоне зазвучали официальные нотки и назидательные интонации.